я склонна все упрощать. Остерегите меня, когда заметите. – Оторвавшись от огня, она перевела взгляд на него. – Здесь только двое из всех, кто, по-моему, меня понимает и, значит, может мне все разъяснить: вы и мистер Бофорт.
От соединения его имени с именем Бофорта Арчера слегка передернуло, но он, тут же взяв себя в руки, сумел понять ее и преисполниться сочувствия и жалости. Бедняжка жила, должно быть, так долго и тесно соприкасаясь со злом, что ей и до сих пор вольготнее в его атмосфере. Но коль скоро она считает, что он понимает ее, его задачей будет раскрыть ей глаза на Бофорта, дать ей понять, каков этот Бофорт на самом деле, что он собой являет, – понять и ужаснуться.
И он мягко сказал:
– Понимаю. Но все-таки для начала с ходу не отвергайте ваших старых друзей, не отталкивайте рук, вас направлявших. Я говорю о женщинах постарше – о вашей бабушке Мингот, о миссис Уэлланд, о миссис Вандерлиден. Ведь все они вас любят, восхищаются вами и хотят вам помочь.
Она покачала головой, вздохнула:
– Да знаю я… знаю… Помочь, но лишь при условии, что не услышат от меня ничего им неприятного. Тетушка Уэлланд так прямо и заявила, когда я пыталась… Неужели никто здесь не хочет знать правды, мистер Арчер? Жить среди всех этих добрых людей, которые только и просят от вас одного – притворства! Что это, как не крайняя степень одиночества!
Она закрыла лицо ладонями, и он увидел, как худые плечи ее затряслись от рыданий.
– Мадам Оленска! О, не надо!.. Эллен! – воскликнул он, порывисто вскакивая и наклоняясь к ней. Он сжимал ей руку, грел ее в своих ладонях, как если б то была рука ребенка, ласково бормотал какие-то слова утешения, и спустя минуту она высвободилась и подняла на него глаза с мокрыми от слез ресницами.
– Что, и плакать здесь тоже не принято? Да, наверно, и нужды здесь нет плакать, в таком-то раю! – сказала она со смехом и, поправив выбившиеся пряди, взялась за ручку чайника. Его вдруг обожгло сознание, что он назвал ее по имени – «Эллен», и повторил это дважды, а она не заметила. Далеко, увиденная не с той стороны бинокля маячила еле видимая фигурка Мэй Уэлланд – маленькая, светлая – на фоне Нью-Йорка.
Внезапно в дверь просунулась голова Настасии, чтобы произнести что-то на своем звучном итальянском.
Мадам Оленска едва успела вновь пригладить волосы и бросить одобрительное «Gia-gia», как в гостиную вступил герцог Сент-Острей, ведя впереди себя нечто невообразимое: огромную, в ниспадающих мехах даму в черном парике и красных перьях.
– Дорогая моя графиня, вот веду к вам для знакомства старинную мою приятельницу миссис Стратерс. На прошлый прием ее не пригласили, а она выразила желание с вами познакомиться.
Герцог так и сиял, и мадам Оленска выступила вперед, приветствуя странную пару и приглашая ее войти. Казалось, она не замечает ни несоответствия этой пары друг другу, ни некоторой бесцеремонности, какую проявил герцог, вдруг приведя к ней свою приятельницу, но, надо отдать ему должное: как видел Арчер, сам герцог тоже