звезда и играет в ящик.
Цикады хлещут струной по почкам.
Все слова в словарях и гортанях спящих,
Немота, и нельзя дописать до точки.
8. 3. 1973
Часы над нами
Мы заломили ветви,
Рассыпали золу,
Мы расстелили ветошь
На каменном полу.
Кончался день воскресный
За крохотным окном.
Горланило предместье,
Звенел стеклянный лом,
Шла по басам гармонья,
Свисал аэростат…
Над уличною вонью
Светился циферблат, —
Над карканьем вороньим,
Над бранью площадной, —
Над нашею любовью,
Над нашею виной, —
Натянутые путы,
Натравленные псы!..
Сосчитаны минуты,
Отмерены часы.
Последнего ночлега
Скупая болтовня…
Скрипела стрелка века
И старила меня.
Октябрь 1973
Oкунь
Пар из пасти луны поднимается ввысь. Облака
Громко шуршат, задевая небесную твердь.
Я в Калуге декабрьской, где камнем замерзла Ока,
Где, как окунь в Оке, жду весны,
погрузившись во смерть…
Был ершист и драчлив, – а теперь я никто и ничей.
Затаившись во льду, не считаю ни дней, ни ночей.
Но придет половодье, – и от щучьих державных очей
Я укроюсь в весенний, кипящий свободой ручей.
12. 2. 1973
Мрамор
Стоя на складе трех батальонов цементных скульптур
пионеров с горном, трубящих в небо,
(Напротив – велосипедная мастерская, где велосипеды
подвешены вверх тормашками, рули набок), —
Я подумал о нежном греческом веке,
в котором афинский скульптор
Мог, как янтарь, заморозить мгновенье
С человеком внутри, навсегда озаренным страстью…
Угомонись, – сказал я себе, – не мечтай, не завидуй,
и на кой тебе мрамор?
Делай молча, без пафоса все, что сердцу душа диктует!
Слава Богу, ты все еще можешь позволить себе
Полбутылки вина, карандаш и бумагу,
Чтобы, укрывшись в ночи,
шелестящим немым заклинанием губ
Вызвать со складов амигдалы мозга,
с ее полок добра, красоты и блага,
Слова, без звучанья которых
Не наполнить сосуд, куда вытекает время.
Весна 1974
Беглец
Разливаются реки,
Плещут флаги в советской толпе, —
Из варягов и греков
Все дороги ведут в КГБ.
Из обители скверны,
Где обидчиков речи скверны,
Уношу непомерный,
Невидимый