поверхность воды так, чтобы грохот получился максимально эффектным. Во второй раз она прыгает с широко раскрытыми челюстями, и из углов ее пасти струится вода. Это зрелище – такого я больше не видел никогда – само собой моментально запечатлевается в моей памяти с фотографической точностью. Она заныривает на некоторую глубину, разворачивается обратно к солнцу и принимается работать широким хвостом с силой, достаточной, чтобы подбросить ее массивное тело в воздух. За этим прыжком следуют еще четыре. Мы ошеломлены грандиозной массой и мощью животного.
Самку зовут Иокаста. Край ее хвостового плавника выглядит неровным: он весь в порезах и выемках; возможно, это следы укусов акул или малых косаток. Такие повреждения со временем рубцуются и заживают, но травмированная плоть уже не восстанавливает своей прежней формы. Ранения, полученные кашалотом в течение жизни, создают уникальный набор шрамов, которых вполне достаточно для однозначного опознания. У Иокасты на хвосте две выемки в форме раковины морского гребешка. Это ее киты, из семьи «J».
Семьи
Глава вторая
Когда-то в прошлом группа кашалотов обнаружила, что здесь, у этих островов, стоящих по плечи в океане, с избытком хватает пищи. И если, по выражению Шейна, они подумали: «Пожалуй, нам стоит остаться здесь» – и вроде как все согласились с этим, то общение и взаимодействие могло способствовать их выживанию. Но, прежде чем прийти к такому соглашению, кашалотам следовало определиться, что означает «мы». Иными словами, им нужно было понять, кто они такие и к какой общности принадлежат, а также какие киты к этому «мы» не относятся.
Удивительным образом кашалоты, причем по всему миру, приобрели способность различать разные группы своих сородичей, отличая определенные семьи и объединения семей, которые принято называть кланами. Эти киты распознают отдельных особей и их принадлежность к той или иной группе по кодам – и с их же помощью объявляют о собственной идентичности. У детенышей кашалотов, как у человеческих младенцев (а также у детенышей обезьян, дельфинов и птенцов некоторых видов птиц), тоже есть период «детского лепета». Но, достигнув возраста около двух лет, они уже вполне овладевают семейными кодами. Наши дети учат язык той общности людей, в которой они родились; маленькие киты учат коды своей семьи и своего клана. Каждый в семье – личность, жизнь которой исполнена таких же важных, неповторимых и насущных подробностей, как жизнь любого из нас. На просторах открытого океана и во тьме абиссали[11] на протяжении десятилетий они приобретают главное, как объясняет Шейн, – то, что они есть друг у друга.
Долгое наблюдение за китами, обитающими в этих водах, навело его на мысль – столь же очевидную, сколь и глубокую: у каждого из них есть жизнь. Столетиями люди стремились узнать о китах лишь одно: как их лучше убивать. И только потом, когда было уже почти поздно, мы приобрели к ним толику уважения. Но наш новый интерес к китам зародился так недавно, что Шейн Геро – один из первых, кому пришло в голову задаться