на ночь, мы предались взволнованному обсуждению этого чудесного откровения. Постепенно наш разговор перешел к более трезвому обсуждению и обдумыванию нашего следующего шага.
Пристли был сторонником немедленных и решительных действий. Его единственной мыслью было то, что заговор и его глава должны быть немедленно разоблачены. Его раздражала мысль о том, чтобы позволить даже оставшейся части ночи провести с введенной в заблуждение нацией, находящейся в неведении об опасности, которую, по его мнению, мы теперь в состоянии предотвратить.
– Этот человек никогда не должен быть приведен к присяге, – воскликнул он. – Мы должны немедленно осудить его. Мы должны предъявить обвинение в преступном сговоре первым делом с утра. Я за то, чтобы сделать заявление для Ассошиэйтед пресс сегодня вечером, чтобы все утренние газеты опубликовали его и предупредили общественность.
Я искренне согласился с ним в его намерении предотвратить инаугурацию, но сразу же понял опасность слишком поспешных действий. Мы могли бы совершенно не достигнуть нашей цели.
– Мы должны действовать более осторожно, – возразил я. – Наши доказательства еще недостаточно полны. Такое заявление, прозвучавшее сегодня с ясного неба, показалось бы не чем иным, как гигантской мистификацией. Я сомневаюсь, что газеты напечатали бы такое. Мы бы просто уведомили эту сверхъестественно ловкую группу бандитов, и они бы полностью скрыли свои следы, прежде чем можно было бы начать какое-либо расследование.
– Но, – возразил Пристли, – у нас есть кинофонографические записи всего, что мы видели и слышали. Мы можем воспроизвести то первое заседание совета, на котором судья Таннер объяснял новым членам схему преступного треста. Мы можем привести полицию к подземным клубным комнатам. Это осязаемое доказательство. У нас есть имена множества заговорщиков. Мы могли бы заставить многих из них дать показания государству.
– Ты забываешь несколько вещей, мой восторженный юный друг, – вмешался Флекнер. Я заметила нотку раздражения в его голосе. Я видел, что безудержный идеализм Пристли немного действовал Флекнеру на нервы. Я думаю, что проблема контроля над моим излишне искренним партнером беспокоила старого изобретателя уже тогда.
– Согласен, – продолжал он, – мы могли бы устроить обыск в подземных залах для встреч, но что бы мы нашли? Ничего, кроме тщательно продуманного игорного притона, который, вероятно, будет пуст к тому времени, когда туда доберется полиция. Ибо эта хитроумная банда, можете не сомневаться, не упустила ни одного секретного устройства предупреждающего о налете и возможности сбежать. Но предположим, что один или несколько из них пойманы, никто из них не знает личности другого члена клуба, за исключением Хаммерсли и двух ростовщиков. У информатора мало шансов что-либо доказать. Ни один из них, даже судья, не знает личности человека на самом верху. Что касается наших записей, то любой человек, снимающий кино, засвидетельствовал бы, что они могут быть подделаны. Любое