пользу этой идеи убедительны. Есть вещи, которые мы делаем по какой-то другой причине. Например, мы работаем, чтобы заработать деньги, или занимаемся спортом, чтобы стать сильнее. Кроме того, существуют блага, которые мы хотим получить[18], например здоровье, честь или дружба, потому что с ними мы становимся счастливыми. Но счастье занимает первое место в списке желаемого, и оно не представляет собой никакую другую цель, кроме себя самого[19]. Именно его мы хотим достичь, просто… быть им.
Строго говоря, в оригинале на греческом Аристотель использует расплывчатое понятие «эвдемонизм», которое иногда переводится как «счастье», а иногда как «процветание»[20]. Я предпочитаю «процветание» – это слово мне кажется более всеобъемлющим. Мы здесь говорим о конечной цели человека, и если назвать его процветающим или успешным, кажется, что он больше удовлетворен жизнью, более цельный и производит лучшее впечатление, чем «счастливый». Я часто счастлив, но при этом не чувствую, что успешен. Например, мне трудно представить себе большее счастье, чем смотреть баскетбольный матч, уплетая пачку за пачкой печенье с арахисовым маслом, но успешен ли я, когда делаю это? Это ли мой максимальный уровень самореализации? Неужели это конечная точка моего личного потенциала? (Мой мозг постоянно пытается ответить «Да!» на эти риторические вопросы, и если это правда, то мне было бы немного грустно, поэтому я опущу этот момент.) Похоже, Аристотель предвидел такое напряжение и разрешил его, объяснив, что счастье отличается от удовольствия (связанного с гедонизмом), поскольку у людей есть мозги и способность рассуждать. Это означает, что Счастье с большой буквы «С», о котором он говорит, подразумевает рациональное мышление и добродетели[21], а не просто, раз уж я привел этот пример, финал баскетбольного чемпионата и ведро печенья с арахисовым маслом.
Если понятие процветания по-прежнему ускользает от вас, подумайте об этом вот в каком ключе: вы знаете, как люди, сильно увлеченные бегом трусцой, говорят о «кайфе бегуна»? Это (по их мнению) состояние эйфории, которого они достигают в конце длинной гонки или пробежки, когда внезапно не чувствуют, что устали или напрягаются, потому что поравнялись со сверхлюдьми, стали бегущими богами, парящими над трассой, поддерживаемыми силой чистой радости от бега. Два важных замечания по этому поводу. Во-первых, эти люди – грязные лжецы, потому что нельзя получить от бега удовольствие более высокого уровня, поскольку от бега нельзя получить вообще никакого удовольствия, ведь в этом занятии нет ничего приятного. Бегать ужасно, и человек не должен этого делать, разве что когда за ним гонится медведь. Во-вторых, для меня процветание Аристотеля – своего рода «кайф бегуна» для всего нашего существования: это чувство завершенности, которое проходит через нас, когда мы осознаём каждый аспект человеческого бытия.
Таким образом, с точки зрения Аристотеля, сама цель жизни – в том, чтобы процветать. Точно так же, как цель флейты – создавать