эта засранка всегда сначала все портит. Но поганка знает наверняка, как успокоить разбушевавшегося не на шутку братца. Она просто в подходящий момент оказывается рядом, под родным бочком и обволакивает смутьяна теплом своего тела. В этот момент отступает все и злость, и боль тоска и печаль. И ничего Оскар в этой жизни так не жаждал, как родного, любимого человека рядом.
– Прости меня, родной. Ты же знаешь, что я тебя люблю. Я не хотела тебя обижать. – нарушила тишину Алиса. В конце концов, братец должен был понимать, как ей тяжело приходится. За столько лет пора бы научиться прощать все причуды скверного характера Алисы. Ведь она же идет на уступки, закрывает глаза на бесконечные измены, прощает, примиряется с ними.
– Я уже простил тебя, любимая. Я больше не злюсь. – ласково отозвался брюнет, проваливаясь в сладкий безмятежный сон.
Мирный сон Оскара на рассвете нарушили крики, раздававшиеся из гостиной. Юноша с большим усилием заставил себя проснуться. Утренний солнечный свет проникал в окно, наполняя комнату яркими красками. Оскар молниеносно поднялся и надел на себя одежду. Страшно представить, чтобы сказали родители, застав детей нагишом в одной кровати. Родители внизу не успокаивались. Скандал разгорался все больше и больше.
– Черт побери! Да, что же там происходит! – зашипела спросонья Алиса, накинула на голову одеяло и тихонечко засопела. Даже выстрелы пушек не заставили бы блондинку в это время покинуть мягкую, уютную постель.
Оскар нецензурно выругался и вышел из комнаты. Как бы не пришлось предотвращать начало атомной войны, приняв весь удар на себя. Мама через чур разошлась, что же могло произойти?
Брюнет крался на цыпочках, как мышка, пока не оказался на бранном поле. Родители не просто ссорились миссис Мартинес была готова взорваться в любую секунду, еще чуть-чуть и голову отца полетят дорогущие антикварные статуэтки. В таком состоянии Оскар видел мать впервые.
– Мой дом никогда не будет пристанищем для всяких попрошаек от твоих бывших шлюх! – кричала миссис Мартинес.
– Успокойся! Я тебе уже сотню раз повторял, что вместе с нами они жить не будут! – протестовал мистер Мартинес, сжимая руки в кулак.
Его лицо сейчас больше напоминало перезревший томат. Он отстаивал свою позицию не слишком активно. Его бравада была похожа на попытку загладить свою вину, оправдаться. Такое поведение было очень для него не характерно. Он явно прятал свой взгляд, не смея посмотреть в глаза супруги. Она же активно нападала, как разъяренная кошка.
– Пойми, Соффи. Я изрядно задолжал этим двоим. Я не могу поступить иначе. Я конечно еще тот фрукт, но это моя кровь. И отречься от них я не могу. – почти умоляя обратился к жене мистер Мартинес.
– Естественно не сможешь! Ноги их не будет в этом доме. Это мое последнее слово! – успокаиваясь, гневно произнесла женщина.
– Дорогая, умоляю. Все, что я у тебя прошу, это один единственный вечер.
Но Соффи и слушать ничего не желала. Каждое слово мужа ее просто