Крушение Германской империи. Воспоминания первого канцлера Веймарской республики о распаде великой державы. 1914–1922 гг.
позиции, поведение Гаазе было мне глубоко несимпатично.
Итак, в канцлерском дворце было постановлено: после канцлерской речи Кемпф скажет краткое слово, в котором заявит, что рейхстаг единогласно принимает предложенные кредиты и что за них голосуют даже те, кто являются принципиальными противниками войны. Гаазе проглотил это. Между тем я заметил, что о форме декларации, которая для нас («в зависимости от того, как сложится решение фракции») весьма важна, мы сговоримся с Кемпфом. Все, в том числе и Кемпф, согласились на это. После Кемпфа в рейхстаге не должен был, по мысли собрания, брать слова никто. Против этого я и Гаазе выступили очень решительно. Как бы ни сложилось решение фракции, мы должны были хотя бы кратко мотивировать свое голосование. Новое разногласие. Я указал на особое положение нашей партии, которое должны были учитывать и остальные члены собрания. В конце концов достигли соглашения на следующих исходных положениях: редакция нашей декларации должна быть сообщена лидерам остальных партий для того, чтобы они могли выработать эвентуальные возражения. Гаазе дал торжественное обещание, что к возражениям повода не будет. Ни при каких обстоятельствах наша декларация не заденет какой-либо другой партии, она лишь в общих выражениях отклонит, вероятно, ответственность за политику, которая, по нашему мнению, вела и привела к войне. Форма декларации будет достойная, соответственно моменту. Общее согласие. Оставался еще один подводный камень: «ура императору». «Как вы поступите?» – спрашивали нас. Я сейчас же взял слово, чтобы предупредить Гаазе. Я просил не создавать нам новых трудностей. Заседание откроется в белом зале дворца, там и раздастся «ура императору», как при открытии, так и при закрытии этой части заседания. Заседание же в рейхстаге будет только продолжением предыдущего. Там в третьем «ура» необходимости нет. Последовали оживленные возражения. Если же, продолжал я, без третьего «ура» невозможно, то пусть это будет «ура народу и родине». Начался новый продолжительный обмен мнениями, в котором принял участие, не внося, однако, никакого положительного предложения, и Гаазе. Много говорили о традициях, о том, что невозможно как раз теперь и т. д. Между тем я шепнул на ухо сидевшему рядом со мной депутату Шпану так громко, что Дельбрюк должен был услышать: «В крайнем случае я считаю приемлемым „ура императору, народу и родине“». Дельбрюк сейчас же подхватил эти слова, а Гаазе несколько позднее (во фракции) был счастлив, что «правительство само сделало такую большую уступку социал-демократии».
Заседание фракции шло очень бурно. Я председательствовал. Во время заседания на сцене появился Герман Мюллер. Он только что приехал из Парижа. Я немедленно предоставил ему слово для доклада о пережитом там. Сознаюсь, я был очень озабочен. Исходя из доклада, должно было сложиться решение фракции. По плечу ли Мюллеру задача? Не зная предшествовавших прений, он ярко изобразил пережитое им. Воспроизвожу им самим записанный доклад.
«В Париже во время