понесет заслуженное... заслуженное наказание.
Я понял, что жестоко ошибся в девушке. С какой легкостью люди вспоминают о справедливости – если во имя ее они могут не ударить пальцем о палец... Я оглянулся на мадемуазель Плесси, словно она могла мне помочь. Оказалось, что она держит в руке тот цветок, который только что нюхала, – обыкновенную ромашку, – и, говоря что-то вполголоса, обрывает его лепестки один за другим.
– Это жестоко, Елена Андреевна, – с горечью сказал я. – Очень жестоко.
Щеки девушки вспыхнули. Она вскинула голову.
– Думаю, вы не слишком-то вежливы, господин Марсильяк, – звенящим от негодования голосом проговорила она. – Прошу вас немедленно покинуть наш дом. Полагаю, вам здесь нечего больше делать. – И, холодно кивнув мне на прощание, удалилась.
Мадемуазель Плесси оборвала все лепестки ромашки, на мгновение зажмурилась и, пробормотав себе что-то под нос, коротко выдохнула. Я подошел к ней, она открыла глаза и улыбнулась мне. Учитель верховой езды с любопытством глядел на нас.
– Вы узналь то, что хотель? – деловито спросила Изабель.
– Боюсь, у меня ничего не получилось, – извиняющимся тоном промолвил я. – Совсем ничего.
– Тогда надо manger[29], – сообщила она.
– Что? – Я решил, что ослышался.
– Dejeuner[30], – пояснила она. – В пустой желудок не приходит никакой стоящий мысль.
И прежде чем я успел что-либо возразить на сие ошеломительное замечание, она подхватила меня под руку и увлекла за собой.
ГЛАВА X
Когда мы вернулись в город, мне стоило большого труда отговорить Изабель устроить кутеж в «Вене», грязноватой гостинице на главной площади, где с приезжих драли втридорога, а кормили на грош. По моей рекомендации мы отправились в «Уголок для проезжающих», который содержала вдова Шумихина и который, несмотря на свое провинциальное название, мог вполне сойти за приличное заведение. Мадемуазель Плесси посмотрела на меню, написанное по-русски, и, надув губы, передала его мне.
– Ах, я совсем не разбираться в ваш язык, – пожаловалась она. – Закажите мне сами, хорошо? И пусть Аркади тоже дадут что-нибудь.
Поскольку на обратном пути ворчливый Аркадий чуть не вывалил нас в канаву, я высказался в том духе, что ему не повредит, даже если он умрет с голоду. Ответ Изабель поразил меня.
– Может быть, – равнодушно заметила она, пожимая плечами. – Но если он умереть, кто же тогда меня возить?
Я подумал, что при всех своих причудах она довольно-таки практична, и заказал уху, икру, отбивные из телятины и кофе. Мадемуазель Плесси пожелала спаржи и устриц. Честно говоря, я слегка запнулся, переводя ее просьбу, но официант не заметил моей заминки. Спаржа нашлась еще быстрее, чем устрицы, и я понял, что до конца недели, а то и дольше, мне придется питаться одним хлебом, ведь не могло быть и речи о том, чтобы позволить моей спутнице платить за обед.
– Cet asperge ressemble а du caoutchouc, – пожаловалась она, ковыряя вилкой в тарелке. – Pourquoi les gens riches aiment le manger, je ne comprends