детстве я про тормоза еще понимала, а про катушки – нет. И представляла себе какие-то огромные катушки ниток, вращающиеся с бешеной скоростью, с которых вдруг сорвалась мама и полетела в нашу сторону с широко открытыми глазами и ртом, запутавшись в этих нитках.
Тетя Ира покачала головой.
– Жестокая ты. Я вот сразу прониклась. В таком возрасте это нелегко.
– Это в любом возрасте нелегко! Но ей надо как-то жить с этим! И, кстати, это лечится.
– Ты что! – Тетя Ира изо всех сил замахала на маму руками и даже закрыла меня от нее. – Не вздумай! Не имеешь никакого права! Жизнь человеку портить! Я вот делала аборты – и что теперь? Теперь – что? – Тетя Ира посмотрела куда-то наверх, где, возможно, могли дать ей ответ.
Мама, только что налившая себе воды в стакан и начавшая пить, застыла, с трудом проглотила воду.
– Какие аборты, Ира? Язык как помело! О чем ты?
– А ты о чем? Пусть рожает! Лучше в пятнадцать лет родить, чем вообще никогда!
Мама медленно перевела на меня глаза. Ее лицо стало краснеть от шеи, неровными багровыми пятнами.
– Кристина!..
Поскольку мама больше ничего пока не говорила, я потихоньку стала двигаться назад. Мама ведь просто так не успокоится. Она захочет всё выяснить, она подключит папу, она будет ругать за всё – за то, что я наврала тете Ире, за то, что я убежала из школы, за то, что я наврала именно так, ну и заодно за всё остальное.
Я очень удачно оступилась, задела старый бабушкин торшер, он упал на стол, со стола упала недопитая чашка, которую Вова утром на бегу там оставил, разлилась на папину книгу, которую тот оставил раскрытой на полу, и на мамину ночную рубашку, которую мама утром не донесла до шкафа.
Тетя Ира всплеснула руками и бросилась поднимать меня, поскольку я тоже упала, не удержавшись на одной ноге, второй я пыталась не попасть в лужу чая с молоком. Вова всегда пьет очень сладкий чай с молоком, считая, что от этого у него будет плохой анализ крови и его не возьмут в армию. В отличие от папы Вова не считает, что должен помаяться в казарме и стать там «мужиком».
– Уйди! – Мама отпихнула тетю Иру и наклонилась ко мне.
Ее покрасневшее лицо с огромными от ужаса глазами надвигалось на меня с угрожающей скоростью. Мама открыла рот, чтобы закричать – я была совершенно уверена в этом и поэтому закрыла глаза.
– Кристина!!! – Мама приподняла меня за плечи и так встряхнула, что сама потеряла равновесие, отпустила меня, и я треснулась затылком об пол.
Тетя Ира громко ойкнула, услышав страшный звук, и завыла на одной тоненькой ноте. Мне было больно, но не очень. Я поняла, что проломила головой тонкую деревяшку, закрывающую наш «тайник». После того как мама потеряла деньги в сапогах, завалявшихся в кладовке (она все-таки, тайком от папы, спрятала там что-то из своих запасов), папа сделал ей специальный тайник, вскрыв пол, проковыряв там дырку и положив обратно паркетину. Это был промежуточный тайник, еще до синих треников на балконе. Мама тайник забраковала, потому что Вова постоянно о него спотыкался, а паркетина вылетала, и папе пришлось приклеить ее намертво.