Любовь, силикон и анекдоты. Или реквием по ушедшей любви. Виктория Шаляпина

ответил Геннадий, с восторгом ребенка и горящими глазами.

      – Свои?

      – Свои.

      Я готова была провалиться сквозь землю. Наверно, залилась краской, потому что все посмотрели на меня, потом на Геннадия, потом на мою грудь, которой, на тот момент, было, что называется, «кот наплакал», – всего лишь скромный первый размер.

      Это было не красиво и не тактично по отношению ко мне, также, как если бы я вдруг начала, в присутствии Геннадия, обсуждать чужие, более весомые, мужские достоинства. (Хотя, все так и было, на самом деле, просто у меня тогда не было возможности сравнить еще с кем-то его, более чем скромный, потенциал в этих делах)

      Повисла неловкая пауза. Потом переключились на подводные съемки и сделали вид, что «проехали тему», как будто и не было. Но, в тот момент, какой-то винтик в моей любви уже был сломан.

      Ребята выпили за поездки: «Дай Бог, – не последние!» Вообще, они любили застолье во всех его проявлениях, как сказал один из друзей: «Я за любой кипиш, кроме голодовки».

      Мне же стало скучно и тоскливо и после застолья, сославшись на усталость от поездки и непривычной обстановки, я удалилась в нашу с Геннадием комнату, – лечь спать.

      – Правильно сделала, нечего тебе там делать, – сказал Геннадий, заглянув в комнату, минут через сорок, – там уже такое началось.

      Все это он говорил, давясь от смеха, жестикулируя и извиваясь, изображая танец.

      – Да? И что же? Чем-то меряются?

      – Да ну. Нет! Но, почти. На столах танцуют. Точнее Алексова подруга… стриптиз показывает на столе.

      – О-о… ну понятно. Ладно, давай иди, а то пропустишь самое интересное, – съехидничала я.

      – Ничего там интересного, на самом деле. Просто весело.

      – Ну, иди – веселись.

      – А, может, мне с тобой веселей и интереснее. И я хочу с тобой… к тебе… тебя…