на грудь по серебряной звезде и вручили коробочку с пурпурным сердцем для Бучеса, так как в данный момент сам он получить свою награду был не в состоянии. Ахерн до того растрогался, что пока он со слезами на глазах распинался и благодарил высшие органы за оказанную ему честь, весь зал с добрых полчаса искал, что бы такое засунуть в уши, чтоб не оглохнуть.
А после всей этой кутерьмы нас ждал неожиданный сюрприз. А точнее – поездка в Филадельфию. Меня напару с этим ирландским детиной переправляли на тамошний морской военный авиазавод, так сказать, дожимать срок службы. И на следующий день после награждения, мы, двое южан, перекочевали на север с нашими скудными пожитками – всего по чемодану на брата.
Этот доисторический завод находился за чертой города, и стоял на полевых просторах с первой мировой войны, ни мало, ни много, с полвека. Чтоб вы понимали, насколько он был древний, поясню. Если как следует расшатать стену в своей комнате, то можно будет беспрепятственно очутиться в комнате соседа.
Администрация завода особо не считалась с нашими предпочтениями и медалями на военной форме, и выделила нам в качестве жилища комнатенку, размером три на два метра, которая считалась у них за коммуналку. Как мы поняли, эта характеристика должна была нас успокоить. Но мы не сразу смирились с совместным существованием длиною в девять месяцев, это было не так уж просто. Потому что Ахерн теперь напоминал разочоровавшуюся в жизни женщину средних лет, и соответственно все его капризы здорово разноображивали мои скучные заводские будни. Благо же, слух его, к нашему прибытию на завод, заметно поправился, благодаря радиоволнам и физиотерапии. Больше всего меня мое существование подрывала невесть откуда взявшаяся Фингер – на голове рыжая копна сена, над глазами – фиолетовые тени, неимоверно больших размеров грудь – вся ее внешность буквально кричала о ее знатном происхождении. Ума не приложу, зачем она понадобилась Ахерну, но не допекал его лишний раз вопросами. Он называл ее парашютисткой, хотя, по сути, никакая она вовсе и не парашютистка, а только их изготавливает.
В общем, обжималась эта парочка круглые сутки, везде и всюду, даже при мне, напрочь игнорируя мое присутствие. Если Ахерн не исполнял свои рабочие обязанности, то в стельку напивался или мусолил эту рыжую бестию. Похоже, все остатки своей совести он беспардонно оставил за оградой завода в день нашего прибытия.
И вот однажды, на своем первом заслуженном выходном, довелось мне побывать в самом городе. А случилось все так. Время уже было что-то около пяти, когда я уселся на наш допотопный диван первой мировой, с кружкой чая, как вдруг услышал в коридоре знакомый ворох пошлятских шуточек, а вслед за этим приторное хихиканье Фингер. И только я осознал, что этот сгусток обжиманий и трений сейчас вновь оккупирует нашу комнату, как дверь с треском открывается, и эта сладкая парочка заваливается к нам, и начинает обтирать все углы и поверхности, которые только возможно. Я же, прикрываясь