– слабое место, невысказываемое устремляется туда и щиплется там или стекает по щекам, солёным. Мир солёный на вкус, снег идёт – солёно, ребёнок засмеялся – солёно, скрипки вступили – снова солёно. Море внутри.
Мышка на кухне вдруг не бежит от моего появления, а смотрит прямо в глаза. Боже, до чего красивое создание! Приняла меня, теперь мы на одной волне. Значит можно возвращаться в город и продолжать писать для вас, доносить то, о чём поведал талый снег и тёмный лес. Не надо бояться, всюду любовь.
Краткая биография
Слышь, братишка, дай закурить, что-то зябко сегодня, вишь, тучи какие кровавые, знать, к непогоде. Всё не пройдет она, зараза, всё об одном – дитя без глазу, камыш в траве, трава гнилая и лёд от сердца и до края.
Сколько идём по торосам, ни воды не видно, ни туч не счесть, как будто в прорве, как по кругу понесло, хромаем на правую ледяную сторону, и сердце уж не бьётся, лишь узел лимфы на шее, как последний пульс остывающей души, баромит на «холодно» или «очень холодно».
Я не знаю когда похолодало, когда вдруг вокруг всё равно стало, и чья эта порча, что через день корчит, и говорю о Боге, да онемели ноги, и пишу о вечном, большом и сердечном, только не вышибить искры, пальцы примёрзли к проводам, никому ничего не отдам, ни любви, ни привета, здесь честь моя задета, здесь жизнь моя примёрзла к оглобле, слышь, кто там на вёслах?
На вёслах сидит кто-то в худе, медленно плывёт лодка, голоса знакомые в тумане силятся разбудить, растеребить. Вглядываюсь в лодочника, кашляю всё с той же мыслью вчерашнею и гадаю на кругах по воде, к какой ещё меня везут беде.
А что это там, в уголке укромном? Дневники и фотки о проекте огромном, о мальчике, который пел Христа, который тридцать пять лет верил, что дорога его чиста, что дорога его крута и до вершины близко, что надо лишь начать с Economist подписки, а затем перейти к учению Ницше, перетрахать полмира, чтобы правильно вышло. Так и шёл по земле забористо и лихо, заигрался и решил разбудить своё Лихо, бросить ему вызов, да взобраться верхом, скакать и резвиться дурным вахлаком.
Где теперь тот мальчик, только ветер свищет, да леший дрищет у входа в пещеру, у входа в колодец, куда пропал наш добрый молодец. Не взял на подмогу друзей и духов, посмеялся над любовью, не послушал слухов, и отняли его дар, его свет божий, то, чем он был ни на кого не похожий, то, чем пренебрёг в дороге и уронил в пещере, и остыли его ноги.
И теперь один, злой, кривой и скукожий хохочет жутко и вертит рожей, солнца не чует, тепла не разумеет, жрать, спать, ныть и злиться лишь умеет. И несёт его лодка к последнему приюту мимо пылких дев и горячего блюда, мимо ясных глаз и крепкого жара в дом сытой скорби и холодного кинжала, где принесёт он последнюю жертву…
Я смотрю на это и делаю выбор – как дальше сказке сказываться? Я не мальчик, не лодочник, я Оле-Лукойе, могу досказать эту сказку, могу начать новую. Nothing is real…
Независелица
Счастье – трата себя на творение своих рук
Антуан