брала начало в холмах несколькими километрами выше и мягко катила свои воды среди скал, чтобы здесь, внизу, разлиться и замедлиться, образуя лагуну. За ней тянулись дюны – далеко, до самого горизонта, где можно было разглядеть полоску аэродрома и изредка мелькавшие там серебряные крылья самолетов, поднимавшихся в воздух и исчезавших над морем. Весь этот мир – от взлетной полосы до стоянки для трейлеров, от главной дороги до края моря – принадлежал Джинни.
Во-первых, потому что она отлично знала эти места, за годы жизни здесь изучив каждый сантиметр этого слоеного пирога, этого маленького мирка на границе холмов и моря. Во-вторых, она рисовала его, целиком перенеся на холст: от насекомых на каменных стенах, сложенных без раствора, до руин церкви, наполовину засыпанных песком, и маленького мостика, по которому железная дорога перебиралась через широкое устье реки. И наконец, он принадлежал ей потому, что Джинни его любила. Каждый, кто входил в этот мир, становился ее подданным, даже не зная об этом, и был обязан любить ее, незримо свидетельствуя свое почтение. В королевстве Джинни запрещены были неприятности: она отвечала за это и пресекала их на корню.
Вот и сейчас, спускаясь вниз по улице, она осматривала окружающий пейзаж, будто дозорный: округлые камни в древней кладке стен, покрытые мхом и серые от времени, стебли травы на поле, высохшие и порыжевшие из-за жары, задержавшейся на много недель, медное солнце, которое через час или два скроется наконец в морской пучине. Все на месте, все так, как до́лжно.
На пляже было еще довольно многолюдно, хотя многие отдыхающие уже начали складывать засыпанные песком корзинки для пикника, мокрые полотенца и засаленные, масляные бутылочки со средством для загара, готовясь не спеша выдвигаться в сторону парковки. Джинни побрела по мягкому песку направо, к подтопленной приливом части берега, где в воде копошились дети, упорно пытавшиеся поймать крохотных прозрачных креветок, крабов и морских звезд. Все вокруг было залито мягким закатным светом, и море тихонько накатывало крошечными волнами на покатый берег.
– Джинни!
Скорее театральный громкий шепот, чем оклик, так что голос сразу не узнать, но тут кто-то лениво поднял руку и помахал ей со склона дюны, поднимавшейся с правой стороны.
– Энди! Ты чего вернулся?
Она опустилась на колени подле него, расплывшись в широкой улыбке и слишком обрадованная его появлением, чтобы сделать что-то еще. Энди был на два года старше – это ужасно много, конечно, – бросил учебу в прошлом семестре и куда-то уехал. В школе, полной белых детей, он был единственным темнокожим. Вечно окутанный тайной, вечно окруженный флером очарования, Энди казался то ли существом из другого мира, то ли мошенником. Его кожа была гораздо темнее, чем у Джинни: его родные папа и мама оба были из Африки, но мальчика усыновила белая пара, жившая в городке километрах в двенадцати к югу. Это объединяло их – и Джинни, и Энди росли, чувствуя себя белыми, но оставаясь черными.
По-настоящему они начали общаться только в прошлом году, а потом Энди исчез. И теперь вот вернулся. Джинни от радости даже растерялась, не зная,