разгребая руками загустевший туман, Савельев подошел к железному желобу. Ухватил рукой за край, уперся в другой желоб. Старая краска шелушилась под одеревенелыми пальцами, крупицы ее отслаивались и улетали серым пеплом.
Ирка верила в то, что Хрясь настоящий.
Кошки пропали. Тело Ирки до сих пор не нашли.
И та девчонка, про которую рассказывала мать, ее разрезало поездом на две половины, но, говорят, отыскать смогли лишь переднюю часть. И тот глупец, схвативший электрический кабель, – его руки сгорели до локтей, а кистей не осталось вовсе.
Скорее всего, кошачьи останки он тогда не заметил. Не до того ведь было. А Ирку просто не нашли – так тоже бывает. И верила она всему, а особенно тому, что ей старший брат говорил.
Но что, если?..
Дрожа всем телом, Савельев опустил голову и заглянул в дыру.
Поначалу ничего рассмотреть не удавалось. Но постепенно глаза привыкли к темноте, и вот уже стали проступать смутные очертания: одна косточка, другая, кругляш детского черепа – похож на резиновый мячик. Кусок истлевшего белого платьица… с цветочками.
«Здравствуй, сестренка», – подумал Савельев.
Сердце сжалось в груди. Глаза обожгло, и по замерзшей щеке потекла горячая капля.
– Я ведь не хотел, чтобы так вышло, Ирка, – прошептал он в дыру. – Правда не хотел…
Прислонившись лбом к ледяному железу, Савельев закрыл глаза и разрыдался. Дал выход горечи, что копилась в его душе все эти годы. Ревел, как мальчишка, стоя на пятачке бетонной опоры, и вороны кружили над ним, потревоженные громкими, надрывными всхлипами.
Наконец он успокоился. Вспомнил о платке в заднем кармане брюк, достал, утер слезы с лица. Запустил пальцы в другой карман и выудил оттуда круглый, серебристо поблескивающий пятак.
– Последняя плата твоему троллю, Ирка. – Монета, сверкнув, полетела в трубу, ударилась о стену с внутренней стороны и отскочила в сторону. Проследив ее короткий путь, Савельев увидел мелкие кошачьи кости, белеющие кучкой неподалеку от останков его сестры.
Что ж, так оно и должно было быть.
Фантазии остались в мире детства. Деревья и животные не разговаривают. Людоеды прячутся не под сенью сказочных переправ, а в черством человеческом сердце. И у всякой сказки есть свой конец, даже у страшной. Выплакавшись, Савельев почувствовал спокойствие. Настоящий покой, какого не знал все эти годы.
Ответы найдены. Прощание состоялось. Ритуал соблюден. Перекреститься, что ли?..
Да нет, наверное, не стоит. Глупо как-то.
– Ма-аль-т-чик… – проворчала дыра.
Савельев окаменел.
– Ты ми-няу хорош-шо кормил, ма-аль-т-чик, – голос раздался уже сзади и одновременно – со всех сторон.
С протяжным злым свистом дыра выплюнула пятак обратно. Монета, срикошетив о ржавое железо, больно ударила Савельева в лоб. Выйдя из ступора, он метнулся в сторону лестницы. Но по бетону под ногой