здешнего завоешь.
– А я как будто не хожу! – возмутился Бородулин. – Ты один тут родину охраняешь и боевое знамя, да?
– Ну, тебе по сроку службы уставать рано, – не без ехидства напомнил Тишка. – Ты, пускай и через сутки ходишь, но первый межпериод, а я уже второй. Вдобавок, когда межпериод закончится, тебя в караул скинут, ибо кто же с салабонами будет в караул ходить, если не шарящие сержанты… А караул – ведь это кайф, Евгений! Там тихо, несуетно, как в келье. Убьешь нарушителя – отпуск дадут. А мне вот в этом штабе до дембеля торчать.
Женька заулыбался:
– Так ты хочешь сказать, что ты не шарящий? Раз тебя в караул не ставят… Так, что ли?
– Мул ты, Жендос. Хоть и черпак уже, а мул. Во-первых – я не просто шарящий, а архишарящий, хоть и залётный. Во-вторых – я еще и хитрый. Ты думаешь, я в караулы не ходил? Походил! Так походил, что некоторые до сих пор с содроганием вспоминают. А почему они так вспоминают – про это тебе никто не расскажет, ибо это – военная тайна! Понял?
– Гонишь, Тиха?
Простоватый Женька даже глаза вытаращил.
Тихон принял важный вид, поманил сменщика к себе и прошептал ему в самое ухо:
– Ты, товарищ младший сержант Бородулин, разве не видишь, что меня в штаб заперли? Это зачем, по твоему мнению? А затем, чтобы я на виду у них постоянно был. Боятся они меня тут все, боятся, что я проболтаюсь… Только об этом никому, лады? Иначе всей части капут придет. Вплоть до расформирования! А из расформированных частей рассылают только по горячим точкам, на линию огня. Так что ты уж давай, не подводи меня…
Тихон скорчил озабоченную рожу, выдержал картинную паузу и добавил:
– Я-то ладно, я-то – фигня. А вот гвардейский наш дивизион подставим мы нехило…
Женька, наполовину поверив, сделал умное лицо и закивал с важностью сопричастного к страшной тайне. Тишка стоял, поглядывая на сменщика искоса, и слегка, одними уголками губ, улыбался.
3.
Сдав наряд и отпустив посыльных в их подразделения, Тихон отправился в казарму. Помня старую армейскую мудрость, что любая кривая короче прямой, проходящей мимо начальства, он не пошел по дороге мимо КПП, а пересек Гоблин-стрит и нырнул в кусты. Из кустов он выскочил уже на плацу. И двинулся по нему наискосок, сокращая путь.
В казарму он зашел, лихо заломив на затылок фуражку, засунув руки в карманы и ослабив до невозможности ремень. С пинка открыл дверь.
– Смирно! – гулко разнеслась по казарме команда дневального.
– Вольно! – бросил Тишка.
– Вольно! – повторил дневальный, не жалея голоса.
Батарея была на ужине. Тихон прошелся по взлётке, до расположения своего взвода, снял и бросил на кровать (стоящую отдельно, а не попарно, как все остальные) ремень. Потом стянул с головы фуражку, подбросил ее и со всего маха врезал по ней ногой. Фуражка упала куда-то в дальний угол расположения, к окну. Не снимая сапог, Тишка лег на кровать, закурил и закрыл глаза.
– Дежурный! – рявкнул он, не меняя положения.
– Дежурный по батарее,