трахаешь львицу, а потом идешь на обед ко льву.
Следователь сжимает губы и утвердительно кивает головой.
– Вот сидят эти двое, выпивают, ведут светскую беседу. Коля хвалится сыном на стороне, щечки, там, пушок на голове, а Эдуард сбивается со счету, пытается вспомнить количество детей. По разным подсчетам у него их то ли пятеро, то ли шестеро, и все девки. Уязвленный математикой Коля зовет сына, того, который еще живой и заставляет стоять в углу. Ребенок – напоминание, символ мужской состоятельности, тотем. «Сын», – все громче ревет Коля: «Сын». Противно так кричит, размашисто. Только нет ничего в слове, не отзывается внутри, там пустота, зияющая, черная пустота. Вот и стоит ребенок часами в углу у горячей печи, истекает потом и боится пошевелиться. Он еще совсем мал и глуп, но уже знает, чем закончится вся эта хуемерка. Извините …
Следователь понимающе взмахивает рукой.
– В какой-то момент Эдуард оперся на локти, потянулся к собеседнику и выдавил что-то похожее на: «А я и тут бываю», – или: «Вдуваю». Сквозь пары алкоголя мутный рассудок Коли предпринял невнятную попытку уточнить, но Эдуард добил. Он развалился на стуле, вальяжно так, закинул руки за голову (словно в этот момент его кто-то орально ублажал) и довольно разборчиво прокричал: «Женку твою я ебу». Дальше все происходило, словно в замедленной съемке. Коля изогнул тощее тело дугой, дотянулся до печи, схватил огромный нож и резкими взмахами дважды разрезал пространство. Вот так, влево и вправо. Эдуарду даже уклоняться не пришлось, слишком неуверенными были взмахи. Он лишь подался вперед и ударил оскорбленного мужа здоровенным кулаком промеж глаз. Коля как был упал. От резкой и внезапной натуги свалился и Эдуардыч.
Следователь опирается на ладони так, что они закрывают всю нижнюю половину ее милого лица.
– Так вот, если бы я писал книгу, то обратил бы пристальное внимание в угол, туда, где по-прежнему стоял ребенок двенадцати лет. Мне кажется, он должен был набраться смелости, рассечь столб дыма, поднять с пола нож и засадить этому недочеловеку так глубоко, насколько позволяла его жалкая комплекция. Мне кажется, у ребенка не хватило сил пробить грудину с первой попытки, пришлось повторить. Раза с третьего-четвертого нож нашел бы верный путь и утонул в человеческой плоти. Утром мама пришла разбирать завалы, увидела Колю в луже крови и не придумала ничего лучше, чем спасти любовничка. Тот, открыв глаза, ошалел и бросился бежать, да не в соседнее крыло, а совсем бежать. Дальше, думаю, вы знаете. Его поймали через неделю, в районе. Потом его привозили к нам, он показывал и рассказывал, что, да как, и, кажется, признался в убийстве. Пятнадцать говорите? Так он давно вышел, – я улыбаюсь, – И снова сует отросток, куда не попадя.
– Он отсидел четырнадцать. Умер на зоне от рака. Я знаю, вы не верите в бога. Ваше право. Тут храм есть, позовите батюшку, просто поговорите. Тарас, можно вопрос?
– Спрашивайте.
– Юноша, в вашей книге, когда ему это понравилось, понравилось убивать? Когда он понял, что зависит от страданий