нужен, больше ничего не важно.
Что-то творилось странное, зудела смутная мысль. Я сидел на полу, тупо глядя на зажигалку и перчатки, на толстые рукава пуховика, на разломанный стул и разорванные книги под ним: одна с обложкой однотонной, зелёной, другая пёстрая, яркая.
Спустя пару минут дошло, что я вижу без свечи и фонарика. Медленно повернул голову: из окна лился свет: хороший, уверенный. Ноги не держали, я заполз на кровать на карачках, а штора давно сбилась набок.
Подоконник, пыль вытерта, где я опирался. За стеклом скат водоотлива, сероватые берёзы, тополя, а снизу угадывается пушистый ковёр из листьев. Вдали, на горе я тоже различал деревья, высоковольтную вышку на склоне, а в дальнем доме – окна и балконы.
Зыбкий, несмелый полумрак. Опять ложный рассвет? Чего ждать, на что надеяться с этим новым небом? Но как ни крути, я вижу синие рукава пуховика, грязные перчатки и чёткие рисунки обоев на стенах у окна. Само по себе это должно бы радовать, но я так закоченел, что ничего не чувствую.
Я подвигал пальцами, они едва гнулись. Ещё, ещё! Даже больно. Встал, присел два раза, кряхтя. Ноги тоже не слушаются, стены шатаются, голова гудит. Ещё приседать, сжимая-разжимая кулаки. Вся одежда ездила на мне, под штанины и рукава жадно лез мороз. Я упал на пол и стал отжиматься. Дыхание стало частым, сильным, тело оживало и кололо, я будто выходил из комы.
Пар валил изо рта, я отжимался и приседал до изнеможения. Тело разогрелось, хотя ледяной воздух обжигал и щекотал даже сильнее. Поправив одежду, я нашёл на полу открытые консервы со сладкой кукурузой и стал долбить внутрь ножом, чтобы выковырять хоть немного. Только после двух ложек я ощутил, как сильно проголодался, умираю с голоду! Работа ножом тоже согревала. Главное – двигаться!
Я добывал еду около часа из этой банки и двух других, с мясом. Конечно, большую часть вынуть не удалось, примёрзло к стенкам. Я переворачивал банку, чтобы крошки сыпались прямо в рот – они хрустели льдом на зубах и падали мимо рта за воротник. Так и не наелся, но ощутил, что жив.
Я снова полез на кровать, прилип к окну. Однозначно, светает. Глаза слезятся, всё плывёт, но я точно вижу землю и окна дальнего дома.
Я не мог снова ложиться, ожидая неведомого. Только не это! Пока двигаюсь, не так мёрзну, да и належался на сто жизней вперёд. Рассвет! Я буду двигаться, неважно куда.
Комната была разрушена, особенно у кровати. Разломанный стул, на полу битая посуда вперемежку с банками еды и листами книг. Ковёр на полу волнами, стол тоже сдвинут – видимо, я зацепил его ночью. Монитор чудом не разбился. В саму постель будто снаряд попал – страшно перевёрнута. Кажется, под конец вместо одеяла я пытался укрываться матрасом. Подушка укатилась на пол, в пыль.
Комната пропиталась безумием. Я понял, что не могу находиться здесь и минуты. Не обращая внимания на холод, я поправил многочисленные носки и свитера и уверенно вышел в коридор.
Тут