паркет от мансард до порога.
Память не вечна. Не вечное небо.
Бей первым
Чёртов замкнутый круг! Гонишь себя взашей
Сквозь ад преград, сквозь вертикаль этажей.
Где-то, где можно не ощущать себя «не пришей…»,
Сняв арматуру палёной опалубки с чутких ушей.
Мозг, ты чего счетоводишь, долбаный ты эмпат, хранитель амбарных ключей.
Хватит лепить из меня солнышко ясное с лучиками мечей.
У меня так саднит и ноет. Всё отнимается от плечей
Не от сердечных болей, не от бессонных ночей.
Оборона и нападение – вещи из равных энергозатрат.
Но дают поразительно разный эффект, разбросанный результат,
Баланс развесОвки, дамасскую сталь, удобный хват.
Даже если ты слеп, одноног, пропит, словно старый пират, —
Бей наугад.
Если не хочешь сдохнуть, бей всегда первым, брат!
Вытеснение
Апрель иногда забывает, что он апрель.
А ты иногда забываешь свой прежний опыт.
И кто-то там сверху опять возмущён: «Неужель?!»
И новый даёт подзатыльник. Напомнить чтобы.
Ведь ты ничего не помнишь. Побочный эффект,
Под ноль вытесняющий всё с наболевших точек.
Об этом писал Шопенгауэр, Лакан и Фрейд.
Но ты не читала. Тебе бы тупее и проще:
Гадать на ромашках, на кофе, на падающей звезде,
На прочих х*ровинах серии «крибли-крабли».
Чего же ты ноешь теперь? Я говорила тебе,
Что всё это грабли!
Всё те же обычные грабли…
Боевая броня
Я цежу пословесно инфу ядовито и хмуро,
Ненавижу, когда мне пытаются лезть под шкуру.
А вот рядом с тобой моя полыхает натура…
Ледяная, как Питер.
Я умею дышать, находясь в крестовине прицела,
Балансировать на канате меж башен спокойно и смело.
Говорить, вынимая из шкуры врага ядовитые стрелы:
«Ой, извините!»
Это разум пытается так уберечь от фатальных ошибок.
Чтобы всё, как всегда. Лишь бы сыты, обуты, живы.
Не для этого ли по фигуре на каждом пошита
Боевая броня?
Если ты усомнишься во мне хоть на долю процента,
Если станут не в радость глаза колдовского цвета,
Если встанешь однажды пред выбором между мной и кем-то,
Выбирай не меня.
Храмы Солнца
Тонких перчаток кожа,
Цвета уставших маков.
Прямо на этом месте
Будет ещё один шрам.
Папа звонил, ругался,
что ты продолжаешь плакать.
Он за тебя молился,
утром поехал в храм.
В храме оплавлены свечи,
Там же оплаканы жизни.
«Ты же давно на свете!
Видишь их всех насквозь.
Ты не глупа и безвольна!
Выдохни! Докажи мне!
Когда ты пила и ела?
Когда тебе крепко спалось?»
Чёток