Рейс задержан. Рейс отменен. Ольга Лесняк

Бабушка – потомок персидского рода, она помнила турецкий и фарси – языки, на которых разговаривали ее отец и мать. Песни пустынь, стихи старейшин, строки из Корана, колыбельные и легенды. Колыбельная из детства.

      Иру – вихрь эмоций – могла успокоить только бабушка. Она же лечила ее, маленькую, после тяжелого воспаления легких. Выгнала всех из комнаты, разложила стеклянные бутылочки, травы и мази. Врачей не пускала – читала что-то вполголоса, зажигала травы, втирала мази. Ирочка почти все время спала на руках, уставшая и измученная болезнью, которая никак не проходила, но через неделю бабушка вышла из комнаты и позвала свою дочку – мать Иры:

      – Нино, иди, корми свою бурю в пустыне. Больше болеть не будет, хватит и этого.

      Нино обняла мать и забрала в свои объятия самое дорогое сокровище – свою девочку. Врач, приглашенный вечером, с уважением расспрашивал, как лечили. Все нюхал, долго пил чай на кухне, узнавал, можно ли ему узнать, что и как давали девочке. Лекарств в СССР было не достать, а домашние лекари ценились на вес золота, но бабушка отмахнулась:

      – Нет, это не для вас знания, не для ваших детей. И не просите, загубите, а я виновата буду.

      Ирочка, бледная, сидела рядом в кресле, в старой шали, побитой молью, и оттого особенно родной. Она сверкала глазами, еще не могла звонко говорить и бегать, но уже была готова выздороветь. Обводила взглядом сидящих за столом. Врач в белом халате с чайной кружкой, разминающий между пальцами листочек засушенной на зиму полыни; мама, светящаяся оттого, что дочь пошла на поправку, то и дело бросающая на нее взгляды; папа – красавец-танцор ансамбля: гибкий, стройный, горячий, как огонь, сейчас посматривал на тещу с почтением и задумчивой грустью, бабушка – гордая, независимая, сидела с поджатыми губами. Ей надоел этот разговор с врачом, и только хорошее воспитание не дало встать и указать назойливому гостю на дверь. Ира еще раз обвела глазами комнату и уснула.