Игнат Михайлович, но не обессудь – откажусь: вот буду с женой завтракать, а она мне: что же это, ты, разлюбезный, ничего не ешь? Может, заболел чем? Не объяснять же ей, что меня с утра пораньше староста потчевал.
– Да, Господь с тобой, – ответил Карпов, дожевывая кусок булки, Михаил Александрович, ишь как сказал: потчевал; ну, ты сядь, выпей хотя бы парного молочка, что с тебя убудет? Эй, Лизка, налей барину кружку.
В горницу, спотыкаясь, вбежала неуклюжая Лизка в обнимку с крынкой молока, и, обнажив огромные челюсти, налила полную кружку дымящейся белой жидкости.
– Ладно, старый, уговорил ты меня, выпью горяченького, а то на дворе дюже зябко, – сдался Смернов, захватывая огромной ладонью горячую кружку.
– Вот, то-то же, Михаил Александрович, – успокоился староста и, устремив свою кружку к его, произнес, – Доброго здоровья и долгих лет тебе жизни!
– Благодарствую, Игнат Михайлович, – кивнул Смернов, утирая усы, – На ять молочко у тебя, на ять, поцелуй от меня дочку – ладная хозяйка, а еще, – он прищурился левым глазом, – корову, чтоб поболее такого молока давала.
Староста покатился со смеху, а потом перешел на глухой кашель:
– Ох, и остёр же ты на язык, барин, ох, остёр, тебе палец в уста не клади, вот, уморил меня совсем!
В это время Маланья пробралась на задний двор и вошла к Лизке.
– Чего, это, слушай, Лизка, кажется, барин пришел? – как бы мимоходом поинтересовалась та, что была меньше ростом.
– Да, Маланья, барин с отцом за столом сидят, о жизни толкуют, – безразлично забасила та, что была повыше, – ты знаешь, что он сегодня родился – старый мне накануне все уши об этом прожужжал: сходи, дескать, нарви сирени, подари ему, когда вздумаем собираться.
– Нет, я ничего такого не знаю, слушай, а может, вместе его поздравим – всё сподручней, чем в одиночку; где твоя сирень?
– Что ж мне с того, пожалуйста, вместе, так вместе, только ты прежде на двор сбегай – там эти цветы в ведре-то и стоят.
Откашлявшись, староста крикнул: «Лизка, мы уже, того, уходим», и сразу же в горнице возникло огромное лиловое облако на четырех ногах, которое с криками бросилось к Михаилу Александровичу, так, что он сперва даже опешил, не зная как поступить в подобной ситуации. Приняв подарок, он поочередно поцеловал подносивших в щеки, и, удивляясь такому озорству девушек и проявленных ими чувств, вышел на воздух, где его уже дожидался Карпов. «Ну, что, старый, куда поначалу отправимся?» – спросил, освобождаясь от сирени, Смернов. Оживленно беседуя, они направились в сторону посевов.
Маланья же, раскрасневшаяся от волнения, была просто на седьмом небе от счастья: Михаил Александрович поцеловал ее, ее, которая о таком блаженстве и мечтать никогда не могла, от всего этого у девушки перехватило дыхание, а на глазах заблестели капельки слез, что сильно удивило Лизку: «Маланья, чего это с тобой? Уж не занедужила, ли?» Дочь кузнеца, прикусив губы, отрицательно покачала головой и ответила,