а один колокольчик-джамбу пропустила. Он висел почти на самой верхушке – слишком высоко, чтобы мальчик мог его достать. Твоя бабушка развешивала на верёвке бельё и, увидев, как мальчишка смотрит наверх, поняла, о чём он мечтает. Но сама она не могла дотянуться до плода и была слишком стара, чтобы лазить по деревьям – с её-то больной спиной и дрожащими коленями.
– И что же она сделала? – в голосе Сурайи слышалось смешливое предвкушение, ведь она прекрасно знала, что будет дальше.
– Она махнула рукой, – сказал Розик, – и одна из веток зашевелилась. – Сурайя прыснула и тут же подавила смех, пока мама не услышала. Ей же было велено спать. – Ветка медленно потянулась к джамбу, сорвала его тонкими древесными пальцами и передала фрукт ветке под собой, которая протянула его следующей – и так далее, и так далее, пока наконец самая нижняя ветка не вручила плод мальчику. У парнишки от изумления и радости отвисла челюсть. «Спасибо! – ахнул он, посмотрев сначала на дерево, затем на твою бабушку. – Спасибо!» А она в ответ лишь поднесла палец к губам и подмигнула ему, после чего, спасаясь от жаркого полуденного солнца, вернулась домой. – Дух замолчал.
Из коридора доносился бубнёж телевизора. Этот старый ситком был маминым любимым: «Тебе и не сказали, что жизнь будет такой».
Сурайя довольно вздохнула:
– Обожаю эту историю.
– Знаю-знаю. – Он ни разу не рассказывал ей, что случилось после, пока он наблюдал, спрятавшись среди длинных стеблей травы. Мальчишка нетерпеливо откусил от джамбу, о котором так горячо мечтал. Послышался удивлённый, испуганный вскрик, а за ним тяжёлое влажное «плюх» (фрукт бросили на землю). Парнишка отвернулся, и его стошнило в кусты. В воздух поднялся отвратительный кислый запах, который держался ещё долгое время после того, как мальчишка, обливаясь слезами, побежал домой.
Розик не сказал, как трудно было склонить ту толстую древесную ветвь. Что он чувствовал, зарываясь в густую сладость джамбу и превращая её в гниение и распад. Как кишели в мякоти личинки.
Он убедил себя, что ей не обязательно знать. Что это не важно.
«Я буду здесь для тебя, – голосил телевизор. – Ведь и ты всегда рядом со мной».
Сурайя рядом с ним заснула.
Глава третья. Девочка
СКОЛЬКО СУРАЙЯ СЕБЯ помнила, их было двое: она и мама. Они слонялись по старому деревянному дому, плавно раскачивающемуся от легчайшего дуновения. Ей потребовалось некоторое время, чтобы понять: так быть не должно. Что в семьях, населяющих книжки с картинками и ярко раскрашенные мультфильмы по телевизору, обычно больше двух человек.
– Где мой папочка? – как-то раз спросила она маму. Ей тогда почти исполнилось четыре, и она всё ещё запиналась о слова. Сурайя нетерпеливо ёрзала, пока мама расчёсывала её спутавшиеся волосы и усмиряла непослушные пряди в сдержанные косички. – У всех остальных есть папы. Папа Марьям водит большой грузовик. У папочки Адама усы. Папа Кираны купил ей новую куклу с настоящими волосами, которые можно причёсывать. – Нижняя