через кусты и заросли помех, пробилась-таки чистая, колеблющаяся струя альт-саксофона.
В южных городах жизнь по-прежнему вывернута лицом во дворы, где все и происходит.
В вечной борьбе за свои права дети неизменно берут верх. Знаете ли вы хоть одного ребенка, которому позволяли бы чиркать спичками, и хоть одного взрослого, который бы не добился этого права?
Сытенький, сильненький и с перстеньком…
Дальнюю родственницу пригласили в дом, чтобы отдать ей старые платья. Полезли в шкаф и обнаружили, что моль испортила хозяйский воротник. Суматоха, слезы. Про гостью забыли.
Соломон Давидович Екклесиаст.
История царства, выигранного в кости.
На ее голые плечи было накинуто что-то вроде серебряной сети, отчего она походила на пойманную рыбу с грузилами в ушах.
Поливальная машина задерживалась у каждого деревца, точно собачка, задирающая ножку.
Предместья кончились, и мы вступили в эпоху фанеростроя – в полуоседлую культуру садовых домиков и крошечных огородов.
Ступая по ласковой пыли.
Закатные краски быстро смещались вправо, пока не захлопнулись там, как в черном сундуке.
Пароход двигался в расставленные объятия порта с несколько надменной медлительностью, слегка приседая кормой – так танцуют провинциальные девушки, когда стремятся держаться чинно.
Фальшивая радость духовых оркестров.
Юнцы, уже научившиеся заглядывать женщинам в глаза.
Стойка бара в разноцветных бутылках напоминала алтарь дикарей, да и сами они в своих дикарских пестрых майках сидели тут же. Уши, шеи и руки туземок украшали блестящие побрякушки в таком количестве, что лет триста-четыреста назад за них можно было купить два Манхэттена.
Мир входящему. И исходящему.
По оркестровой яме валялись разбросанные бумажные листки, облепленные, как муравьями, нотами.
Впереди ехал маленький кривоногий автомобильчик.
Посреди планетария поводил круглой головою аппарат, похожий на исполинского механического муравья.
…Бродил по улицам со своей тоской, бережно прижимая ее к животу, как несут кислородную подушку.
1988
Дуракократия.
В ожидании начала по площади парами прохаживались милиционеры, как школьницы на перемене.
Живем тут, на выселках Вселенной…
Вся Москва провоняла дьявольскими французскими духами, появившимися минувшим летом. Теперь, на морозе, их запах сгустился и превратился в совершенный смрад.
Блондинка с душистой скукой сигаретки в пальцах.
В приемнике ворочался голос Армстронга.
Всякая новая подруга, поселившись у него, наутро принималась переставлять мебель. С той же закономерностью, как впущенная в дом кошка, напившись молока, начинает умываться.
Ребенок со всем миром на «ты». Даже со слоном.
Грустный как черепаха.
Мода совершила полный оборот и нечаянно воротилась к дореволюционным красавчикам