папе».
Слово «Реформация» (которое, в отличие от слова «Ренессанс», широко использовалось современниками и продолжало употребляться в течение более двух веков) показывает, что жажда перемен по образу и стандарту прошлого была типично средневековой. Все авторы позднего Средневековья смотрели на древнюю церковь сквозь розовые очки.
В жизнеописаниях святых они видели героизм и апостольское рвение. Видя обыкновенность или дурные качества окружавших их людей, они испытывали тоску и обращались к прошлому, где, как им казалось, когда-то был золотой век, несущий преданность, рвение, религиозность, чистоту сердец. Теперь же этот древний золотой мир явно стал серебряным, золото уступило место дереву, на смену дереву пришло железо. «Есть множество различий между нами и первыми христианами, и они такие же, как между навозом и золотом», – писал Мартин Лютер.
Интересно, что это был не первый призыв к Реформации. За три века до этого святой Бернард (Бернар) из Клерво (1090–1153) писал, что хотел бы видеть церковь такой, какая она была в древние времена, когда апостолы расставляли свои сети в поисках душ, а не золота и серебра. Это был один из типичных призывов средневекового проповедника.
Многие реформаторы думали, что император Константин навлек все беды на церковь, передав церковную и светскую власть папе Сильвестру. Как только папа начал богатеть, золотой век христианского мира закончился.
Новые гуманисты XV века уже не так безоговорочно верили Константину. Один из них, папский секретарь Вала, доказал, что история о даре императора была поздней выдумкой. Хотя слабые ростки критической истории легко позволяли воспринимать настоящее в черном свете и обелять прошлое, такие образованные гуманисты, как Эразм, продолжали верить, хотя и не так рьяно, в утраченный век святости и чистоты. Реформация всегда смотрела назад.
За сотни веков перед этим попытки соперничества и конкуренции пап вынуждали церковников говорить о реформе церкви в умах и среди ее членов. Соборы в Констанце (1414–1418) и Базеле (1431–1439) приняли множество резолюций и успешно разрешили конфликт в папстве. Однако национальные и материальные интересы разрушили надежды на изменение церковного управления. Так и не осуществив задуманного, соборы посеяли семена дракона, которые к 1500 году проросли в вооруженных воинов[3].
Соборы легитимизировали идею Реформации, ибо на них ее свободно обсуждали, признавая необходимость перемен, отмечали ошибки, предлагали средства их достижения, нередко далекие от реального воплощения, чем только усиливали недовольство. Ведь они далеко не всегда оценивали практические последствия от реализации своих предложений. Не достигнув никаких практических результатов, они оставили общественное мнение в состоянии нестабильности, критиканства, беспокойства, смятения. В 1496 году некий француз писал, что в беседах людей ни она другая тема не обсуждалась так часто, как реформирование церкви. Известно, что широкое распространение реформистских