был абсолютно оглушён, растерян, подавлен и оскорблён, жестоко обманут, я и теперь не подберу слов, а тогда-то…
Но всё же, собрав остатки гордости и юмора, не колеблясь ответил:
– Никаких если – не будет… Передельщик мне ни к чему, а соавтор у меня уже есть. Правда, теперь он за границей. Путешествует.
– Повезло как, неужели за границей? Кто же он? И где же выход?
– Да вы его знаете. Всё тот же неизменный Белый Аист. Бесконечно преданный мне и преданный вами Аист. А выход? – тут юмор вернулся ко мне, и все в доме услышали: – Выход у нас один, вон! – и я решительно указал на дверь.
Пора опускать занавес. Аиста не приняли и не примут. В доме тишина. Ни смеха, ни разговоров. Только тихо перешептываются дочь и внучка: «Не плачь, мамочка, погорюет и справится, он же сильный». «Сильный-то сильный, да и удар был нелёгким…» К тому же, как водится, пришла беда, открывай ворота. Вслед за потерянным Аистом, как сквозь землю провалился единственный и очень нужный мне ключ. От заповедного теремка, где жили-были начатые и задуманные сказки, береглись дорогие находки и заманчивые для меня замыслы. В нём не унывали даже заброшенные наброски и второпях отвергнутые мной черновики. Отлёживались в теремке, надеялись на доделку, мало ли как повернется. Вот и повернулось… Словом, всё, чем я жил, иными словами, над чем работал, куда-то ушло, пропало.
Заветный ключ как в воду канул. Я, признаться, подумал, что это проделки вездесущей сороки, назойливо снующей под окнами кабинета. Но напрасно мы с внучкой Машенькой, забирались по пожарной лестнице чуть не на крышу, вооружась моим всевидящим морским биноклем. Ничего, кроме украденной пуховой рукавички, в сорочьем гнезде на высокой серебряной ёлке так и не нашли. И даже много повидавшая на своем веку старая серебристая ель не знала, кому понадобился ключ? Разве что коварнейшей из ведьм Осоке, недовольной превращением в болотную траву. За такое превращение ведьма вполне могла мстить сказочнику, вот и подучила свою служанку, сороку-воровку. Но если ключ у Осоки в болоте, попробуй найди. «Если кто и отыщет его, – размышлял я, – так только Аист». Услышит о нём, скажем, от своей давней знакомой лягушки-путешественницы и по дружбе достанет мне ключ со дна любого болота своим длинным красным клювом. Это очень наблюдательная и преданная птица. Но Аист далеко-далеко.
Думая так о нём, я услышал:
– Хватит хоронить и оплакивать себя заживо, дорогой Евгений Андреевич, – отчетливо произнёс кто-то за окном, а затем, перешагнув через подоконник, продолжил:
– Бросьте горевать и убиваться. Ну не приняли Белого Аиста, – тут мы с ним обнялись. – Пусть кто угодно и что угодно говорит. Мы с вами скажем своё. Аист не умер, потому что этого не хотели ни Жизнь, ни Сказка. Ему суждено летать и удивлять в отличных книжках среди сотен ваших сказок. У вас появятся новые любимцы, но и тогда не забывайте меня.
– Каких сотен, и разве я могу тебя забыть! Ты фантазёр и враль, Аист.
– Вот уж нет. Не смешите меня, «откуда мне знать»? Не с закрытыми же глазами