отцы?
– Засылаем послов? – Домагость обвел глазами бородатые лица, смутно освещенные несколькими лучинами.
– Засылаем! – Путеня кивнул, и почти все закивали вслед за ним. – Только ты, Витонежич, сам придумал, сам и исполняй.
– И исполню. – Домагость тряхнул густыми волосами. – Недаром отец мой с мечом Люта Кровавого из Ладоги вышибал – и я не трусливее буду!
Через день Домагость с дружиной, собранной по большей части из сыновей и племянников, отправился на лодьях вниз по Волхову, чтобы через Нево-озеро дойти до устья Сяси. С ним было почти восемь десятков человек – пусть этот Игволод не думает, что ему будет легко взять здесь добычу. Дивляна, как и другие оставшиеся в Ладоге женщины, не находила себе места. А вдруг случится еще одна битва? А вдруг Игволод посчитает это удобным случаем истребить часть ладожского ополчения, чтобы потом явиться сюда и добить остальных?
Дорога по Волхову, потом по Нево-озеру и после немного по Сяси занимала обычно два дневных перехода. То есть в случае благополучного итога ждать посольство обратно следовало примерно через семь-десять дней. Все время, свободное от домашних забот, Дивляна проводила на вершине Дивинца. Глядя на Волхов, она ожидала вестей от отца, но чаще мысли и воспоминания уводили ее к Вольге. Дивинец теперь был для нее полон образом плесковского княжича, и даже на холодном речном ветру находиться здесь ей было приятно. Казалось, сам Вольга незримо стоял рядом, и Дивляна снова ощущала тепло его объятий и знала: в этот миг, когда она думает о нем, он тоже думает о ней, где бы ни был. Со времени его отъезда прошло уже почти три седмицы, и, если все сложится хорошо, еще дней через десять-пятнадцать его можно ждать назад… О боги, неужели эти долгие дни когда-нибудь пройдут?
Домагость вернулся даже чуть раньше, чем его ждали, и, к счастью, благополучно. Ему не удалось повидать самого Игволода, переговоры с ними вели его люди, встретившие ладожан возле порогов на Сяси, перед Вал-городом, где Игволоду пришлось оставить свои корабли и охрану для них. Но местное население рассказало, что варяги расположились в Вал-городе, заняв уцелевшие дома частью перебитых, частью разбежавшихся жителей. Сам Игволод был ранен в бок и правое плечо, чем и объяснялось его нынешнее бездействие. Правда, он не раз уже посылал своих людей вдоль Сяси, и еще несколько чудинских и словенских весей было разграблено.
Ладожское посольство вождь к себе не допустил – надо думать, не хотел, чтобы его видели раненым и слабым, – но передал, что Ладога должна признать над собой его власть и заплатить дань, иначе он в самом скором времени истребит ее жителей и сожжет дома. Домагость от лица прочих старейшин заверил в готовности платить дань, попросив лишь отсрочки в месяц. Месяц Игволод дать отказался, согласился на три недели – столько, сколько ему и его людям еще требовалось до полного выздоровления. И сам поклялся, что если за неделю до Середины Лета – до Купалы, по-нашему, – не будет привезена дань, равная полмарке серебра на каждого из его людей, то Ладога будет сожжена, а вслед за ней и прочие