такая игра, вроде как на сообразительность, он все пытался угадать, где подвох, но никак не получалось.
– Свидетели со стороны потерпевшего, – сказал Чирков. – Они утверждают, что сидели на лавочке во дворе, когда ты подъехал к дому на своей машине, вышел из нее и с ножом набросился на Капустина. А он, между прочим, инвалид второй группы, у него порок сердца, ему волноваться нельзя. Свидетели пытались остановить тебя, говорили, что человек болен, но ты два раза ткнул его ножом в живот, а потом, когда Капустин пытался убежать, ударил в лицо, и сломал ему нос. С твоими навыками рукопашной борьбы это было несложно – избить инвалида. Лучше сам признайся, и будет тебе явка с повинной, она на суде зачтется.
Чувство нереальности происходящего не оставляло, Олег поймал себя на том, что глупо улыбается – он не знал, что говорить и как себя вести. Чирков нес полную, абсолютную и дистиллированную чушь, выдавая ее за истину, и способов противиться этому Олег не знал. Поэтому решил играть в открытую, по знакомым правилам:
– Не буду я признаваться. Я его не трогал, ваш инвалид сам на меня кинулся.
– На ноже твои отпечатки. – Чирков вытащил из папки лист бумаги, показал его Олегу, тот успел разобрать «экспертное заключение» в заголовке, когда Чирков бумагу быстренько убрал.
– Правильно, я нож у Капустина вырвал и под машину кинул, – сказал Олег, – вот вам и отпечатки. Я же не отрицаю.
– Осипов и Титов говорят, что нож был у тебя в руках, ты вылез с ним из машины…
– Врут, – оборвал его Олег. Ситуация нравилась ему все меньше, он достал мобильник, и принялся крутить его в руках, прикидывая, как быть дальше. Уходить, конечно, и уже дома попытаться разобраться, что происходит. Отцу лучше пока ничего не говорить, может, потом, если дело далеко зайдет. Чирков глянул на мобильник, на Олега, куда-то вбок, и сказал:
– Я вижу, ты меня не понял. Последний раз говорю: пиши чистосердечное, и на первый раз получишь немного. И не выделывайся, тебе же хуже будет.
Все, дальше можно не продолжать, диспозиция ясна, как божий день. Чирков требует у него деньги, это и кошке ясно, выворачивает дело наизнанку, подчистую перекраивая его на свой лад. Это ж надо – инвалида какого-то приплел, свидетелей, мирно смотревших на звезды. А платье Наташке кто порвал, а порез на ребрах откуда?
– Я напишу, – Олег поднялся со стула, – напишу, не переживай. Сегодня же, в прокуратуру.
И шагнул к двери. Но его опередил второй, спокойный приятный юноша, оказался на пути, посмотрел Олегу в глаза, и сделал короткое резкое движение. То ли инстинкт сработал, то ли вшитые в подкорку навыки помогли, и Олег успел поставить блок, пусть с опозданием, но все же. Отшатнулся, и тут свет померк от боли. Первый удар пришелся по почкам, второй – по ребрам, по тому самому шраму, третий в пах. Дальше все слилось в белесую душную муть, от боли Олег задохнулся, ему не хватало воздуха, он не успел ничего сделать, когда все было кончено. В лицо ему сунули нашатырь, хлестнули по щекам, он понять, что сидит на том самом стуле, что руки скованны за спиной, а перед ним