которое привлекло к Реджи внимание наших служб (то есть индексным правонарушением), стало нападение на незнакомца в автобусе: Реджи утверждал, что это был переодетый главарь конкурирующей банды, который его преследовал. Происшествие списали на «ошибочное установление личности», но я не мог не задаться вопросом, не было ли это возвращением психотических симптомов, на которое никто не обратил внимания. Расследования не проводилось. Никто не стал обращаться к судебному психиатру за экспертным мнением о психическом состоянии Реджи на момент совершения правонарушения.
Стоило Реджи вернуться в тюрьму, и паранойя вернулась, а с ней и прежние бредовые идеи о черной магии. На сей раз Реджи отказался лечиться, убежденный, что директор тюрьмы подмешивает в лекарства синтетические гормоны, чтобы превратить его в миссис Реджи Уоллес. Он начал бросаться на других заключенных. Разбил заварочный чайник о голову соседа по камере, в результате чего пришлось наведаться в штрафной изолятор (на тюремном жаргоне так называется, в сущности, одиночное заключение). Его сочли настолько опасным, что поместили в особую камеру, дверь которой невозможно было открыть в одиночку – для этого требовалось одновременно два охранника. Они должны были сопровождать Реджи повсюду, чтобы защищать от него окружающих – этакие телохранители наоборот.
Когда психоз был диагностирован, Реджи перевели в полузакрытое отделение на севере Лондона. Здесь его асоциальное поведение даже усугубилось. То ли это было естественное обострение болезни, то ли он осмелел, оказавшись далеко от запертой клетки и постоянно маячивших рядом плечистых охранников. Он сыпал угрозами, кидался на больных и сотрудников. Пытался застолбить место альфа-самца в отделении – задачка не из легких, если учесть состав больных на тот момент. Его действия часто следовали из параноидных убеждений, порожденных психической болезнью: он считал, что другие больные сговорились с соперниками-наркодилерами и их подсадили сюда, чтобы шпионить за ним, а судебный психиатр, который занимается его делом, очевидно, в этом замешан. Однако опасения, что его преследуют, по-видимому, были связаны и с его природным складом личности и мировоззрением. Ясно, что Реджи не любил, чтобы им командовали, и его вспышки нередко происходили именно тогда, когда в отделении устанавливали различные ограничения. Даже основные правила – не включать музыку слишком громко, сдавать деньги после визитов в местный магазин (стандартная практика: это делается, чтобы у некоторых больных не пропадали наличные) – приводили к тому, что Реджи на удивление громко втягивал воздух сквозь сжатые зубы, ворчал, ругался, а иногда кричал, нередко пересыпая свои слова сленгом, с которым, к моему стыду, я был не знаком. Кажется, я даже гуглил бранное значение слова wasteman (никчемушник; по-видимому, я знаю сленг не так уж хорошо). Кроме того, Реджи, прирожденный предприниматель, умудрялся протаскивать в отделение свои товары, чтобы продавать другим пациентам. В первые два месяца