ромашки в октябре, – я заметила, как он усмехнулся, и добавила: – Я бы ни за что не отказалась, если бы только все копья не были нацелены на моё будущее.
Андрей вздохнул.
– Я и забыл, с кем имею дело, – сказал он, и на губах у него застыла грустная полуулыбка. – Тебе важнее карьера. Я понимаю. Наверное, даже поддерживаю, – он потянулся ко мне и осторожными пальцами спрятал за ухо прядь волос с моего лба. – Во всяком случае, это правильно для человека, решившего закончить медицинский.
– Злишься? – спросила я, поймав его руку.
– Нет.
Андрей улыбнулся привычной дежурной улыбкой, в которой не принимали участия глаза, мягко высвободил свою руку и поднялся.
– Я не надеялся, честно говоря, но попытаться стоило, так ведь? – и тут же, не дожидаясь ответа: – Вставай, моя бабушка жила за семьдесят километров от Москвы. А тебя к вечеру надо привезти домой. Умывайся, я пока помою посуду.
Взял поднос, развернулся и вышел в кухню.
Я собрала свои вещи, нашла в прихожей сумку и прошмыгнула в ванную. Быстро приняла душ, оделась, даже накрасила тушью ресницы.
Андрей ждал меня в коридоре, готовый выходить.
Пока мы ехали в его машине в сторону области, Андрей упорно молчал и смотрел только на дорогу. Я его обидела. Спрашивать об этом бессмысленно и глупо. Всё равно что спрашивать у человека с отрубленным пальцем, больно ли ему.
Моя беда в том, что с детства я не умею просить прощения. То есть, разумом я улавливаю момент, когда стоило бы извиниться, но заветные слова никак не хотят расставаться с моим языком.
Я сделала музыку тише и сказала:
– Мы едем в дом человека, которого я совсем не знала. Расскажи о бабушке.
Андрей глубоко вдохнул. Я уже заметила за ним привычку глубоко вдыхать, если случается нечто неожиданное: открывается кровотечение или наступает асистолия.
– Ты и так знаешь почти все её работы, – ответил он, даже не посмотрев в мою сторону.
– Я не о работах. Расскажи о ней самой. Каким она была человеком?
– Сложным, но добрым. Почти таким же, как и ты.
Андрей чуть повернул ко мне голову. На его губах мелькнула насмешливая улыбка.
– Разве я сложный человек? – спросила я.
– Ещё какой! Простая медсестра, а гонора у тебя на целого хирурга.
– Это вы по себе ровняете, Андрей Родионович?
– По тем, кто надевает хирургический костюм и мнит себя богом.
– А вы, значит, не такой?
– Не такой. Зато вы такая, Владислава Александровна. Страшно подумать, что будет, если станете хирургом.
– А вот стану, тогда и поглядим.
Андрей хотел что-то сказать, но осёкся и лишь прихлопнул ладонью по рулю.
– Ну да. Владислава. «Владеющая славой», – произнёс он, будто сам себе. – Однозначно ты станешь хирургом.
Мы снова замолчали. Радио негромко что-то пело о любви. Выкрашенный осенью лес расступился, пропуская сквозь себя трассу с широкими земляными обочинами по краям. Картинка долго не менялась, но и не надоедала. Все предметы казались далёкими, игрушечными