священном доме, все доказанные свидетелями. Но его никто не любил; среди молодых воинов в лагере друзей у него не было, а молодые женщины боялись его.
Все спали, когда я вошел в вигвам, так что я лег на свой топчан. Немного позже из лагеря Крови вернулся Питамакан. Я рассказал ему о беседе, которую услышал, и он тихо рассмеялся.
– Длинный Медведь ненавидит меня с тех пор, как мы были маленькими детьми, – сказал он. – Однажды мы стреляли в цель из лука, и я одержал верх. Он так рассердился, что сильно ударил меня своим луком по голове. Тогда я вскочил, сбил его с ног, отнял у него лук и сломал его. С тех пор у него глаза загораются, когда он видит меня, и в его сердце пылает огонь. Но, конечно, я не боюсь его. Что он может сделать мне? Ничего. И что касается этого Одного Рога, так это вообще никто.
– Ты должен опасаться Длинного Медведя; он опасен и ни перед чем не остановится, чтобы навредить тебе – настаивал я.
В ответ Питамакан просто рассмеялся, повернулся и заснул.
Следующим утром племя Кровь отправилось в форт Бентон, чтобы продать бобровые шкуры и другие меха, которые у них были. Вождь Ребра Орла снова уверил меня, что он будет зимой в нашей стране, вероятно на ручье Стрелы, и на Желтой реке, или, как мы называем ее, реке Джудит.
Хосе Перес, Цисцаки, и все другие женщины из форта пошли с ними. Я через Цисцаки передал дяде, что мы с Питамаканом решили клеймить лошадей, и что я вернусь, как только эта работа будет закончена.
Вожди пиеганов посоветовались и решили двигаться к Маленькой, или, как мы ее называем, Молочной реке, оттуда к слиянию рек Живота и Много Мертвых Вождей (Сент-Мери), оттуда к Холмам Сладкой травы, а оттуда к форту Бентон, где охотники получили бы все им необходимое на грядущую зиму.
Два вечера спустя мы втянулись в долину северного притока Маленькой реки, и охотники начали охоту на бизонов и антилоп, которые были нам нужны. В ручьях было много бобров, и, пока Питамакан ставил на них свои капканы, я решил заняться клеймением лошадей. Двести лошадей, которых старый шаман дал нам за шкуру собаки-рыбы, теперь путем естественного размножения возросли в числе до более чем трехсот голов; теперь ни я, ни Питамакан не могли с уверенностью сказать, все ли эти лошади наши или нет. Никто не знал их всех, кроме мальчика-сироты по имени Короткий Лук, который пас их для нас. Мы решили, что стоит пометить своих лошадей на тот случай, если с ним что-то случится.
Пообещав каждому по лошади за помощь, мы без труда наняли дюжину молодых людей, которые хорошо умели обращаться с веревками, и через день у нас был готов неплохой загон, одной из сторон которого был утес. Туда мы загнали несколько лошадей – кобыл и жеребят, связали им ноги, положили на землю и концом железного прута, служившим раньше запором для фургона, выжгли на левой ляжке у каждого животного букву Х. Многие из лошадей по шесть-семь лет не знали веревки и во время этой процедуры приходили в ярость и лягались и кусались так, что мы надолго это запомнили. Все это продолжалось три дня и, после того, как мы расплатились с нашими помощниками, оказалось, что наш