и стук каблучков разносился по ним безжизненным эхом. Обтянутые бархатом кушетки и тяжёлые гардины чихали клубами пыли, стоило к ним прикоснуться, а почти все камины были закрыты заслонками и не использовались, от чего по покоям вечно гулял сквозняк.
Комната за комнатой смахивая пыль с мебели, я вышла в тёмную залу без единого окна, запнулась о что-то из мебели и поспешила распахнуть обе двери: ту, через которую вошла, и ту, что вела в следующее помещение. Свет лентами пронзил взвившиеся в воздух соринки, а я поспешила закрыть рукой рот, душа крик в зародыше.
Комната была увешана картинами. Нет, не так. Все стены, не оставляя ни единого свободного участка, занимали женские портреты. Блондинки, брюнетки, рыжие, писаные красавицы и те, на кого не взглянуть без сочувственного вздоха, в роскошных нарядах и лохмотьях, ярко разукрашенные и с лицами, хранящими память о синяках и ссадинах. Несколько портретов были совсем странными: обнажённые девушки с кожей, тёмной, как уголь.
Лишь одно было общим у этих женщин – взгляд. Точно такой же я видела в зеркале в ночь перед «свадьбой». Жертвы господина Ветра.
Десятки, может, сотни жертв, ни одна из которых не вернулась домой. Возле глубокого кресла, на которое я налетела в темноте, стоял маленький круглый столик с канделябром. Огарки свечи на нём рыдали воском прямо в пустой бокал с грязными стенками. Наверняка господин Ветер сидел здесь вечерами, смакуя напиток, и любовался на трофеи, прикидывая, найдётся ли местечко для ещё одного портрета – светловолосой светлоглазой дурочки, что сама ему себя предложила.
Живот скрутило так сильно, что я согнулась вдвое. С трудом подавив приступ тошноты, бросилась из комнаты, неуклюже обернув столик. Бокал, упав, всхлипнул осколками.
Неужели это и есть моё будущее? Неужели здесь закончится моя жизнь, в темнице без окон, увешанной паутиной? И много лет спустя мой портрет с такой же тоскливой безысходностью посмотрит на ещё одну юную невесту, угодившую в лапы монстру, который плевать хотел на наши судьбы?
Я неслась по особняку, путаясь в многочисленных сквозных комнатушках. Только бы подальше, только бы спрятаться от сочувственных взглядов мёртвых женщин на портретах… Но они не отставали, сколько бы дверей ни хлопнуло за спиной.
– Горюшко, чаго ты? – удивилась баба Рея, но я не смогла остановиться. Я и рыдания-то с трудом сдерживала. Спрятаться, скрыться, запереться где-нибудь, чтобы никто не видел, как больно, как страшно…
За очередной дверью оказалось слепящее солнце. Я резко остановилась, не понимая, куда попала, прикрылась козырьком ладони. Только когда ветер плеснул в лицо капельки влаги, поняла: я пробежала поместье насквозь и выскочила из парадной с другой его стороны.
Свобода! Я вдохнула ледяного воздуха и закашлялась с непривычки. Обернулась на тёмную пасть входа и… пошла прочь. О нет, я не пыталась сбежать! Даже тогда я была благоразумна и понимала, что единственный путь к бегству – прыжок со скалы, ведущий в спасительное забытьё. Я лишь хотела убраться подальше от проклятых портретов.
Расчищенная