вздохнул Ирек. – Ты ведь долго не приезжала и не знаешь, что тут происходит.
– Пожалуйста, конкретные данные, – использовала я любимую формулу Иолы.
– Началось это в сентябре, когда я вернулся с каникул. Сташек жил с нами почти пять месяцев и пока что вел себя нормально, если не считать идиотств с уборкой в шесть утра и ежедневной ванны для мамы. Но пришел сентябрь и с ним урожай груш. Как-то нас навестила сестра Сташека и между делом брякнула, что у нее некому собрать груши. Она уже наконсервировала их в разных видах на десять лет вперед. Скупщики платят гроши, так что нет смысла уродоваться. И если кто-то не сжалится и не оборвет их, они сгниют. Сташек бросил только: «Завтра я оборву». Меня это слегка удивило, потому что к семи тридцати ему надо было на работу. А поскольку он работал теперь по две смены, то пришел бы поздно вечером. В сентябре же, как тебе известно, в девятнадцать тридцать уже темно. Разумеется, зависит, идет речь о начале или о конце месяца. А было это третьего сентября.
– Слушай, переходи к фактам, – попросила я. Ирек иногда любит растекаться мыслью.
– Так это и есть факты. На следующий день я встаю в седьмом часу, а Сташек в переднике заканчивает чистить очередную порцию груш. «Когда ты успел их собрать?» – спрашиваю я. «Между четырьмя и шестью», – отвечает. «А когда же ты туда поехал?» – «Поездом в три пятнадцать, а вернулся пассажирским в шесть ноль две».
– Но в сентябре в это время темно. Как он рвал?
– Взял с собой докторский фонарик. Он спер его в больнице, как, кстати, и некоторые другие вещи, но об этом чуть позже. Возвращаемся к грушам… В тот же самый день он сделал сто восемь банок компотов и всяких других заготовок. Через неделю он повторил свой подвиг. В тот день на работу он не шел и потому обернулся до полудня. Результат: сто двадцать четыре банки грушевых заготовок. Дня через три следующий набег. И опять сто двадцать четыре банки. В сумме триста пятьдесят шесть штук. Результаты этой его деятельности мы ощущаем до сих пор. К каждому обеду порция солнца в банке, как говорит Сташек.
– Даже не вспоминай! – взвыла я.
– Ладно, слушай дальше. Недавно он поссорился с мамой.
– Серьезно поссорился?
– Ну-у… Мама не выдержала бездеятельности. Раскричалась, что сойдет с ума, потому что ей нечего делать. Что умирает от скуки, что это не жизнь. Сташек ничего не сказал. Забрал какие-то свои вещички и вышел. Было это в понедельник утром. Он взял сорокавосьмичасовое дежурство в больнице. Ночь он мог нормально спать: кровать ему выделили.
– И он спал?
– Да ты что! Мать Петрека, она там медсестра, рассказывала, что Сташек сменил всем больным на этаже белье, снял занавески, повесил свежие, потом вымыл пол в холле и во всех ванных. Спустился в амбулаторию и помогал накладывать гипс. А когда работы совсем не стало, он упросил медсестер научить его делать уколы. И не спал ни единого часа. Домой он вернулся под утро с кустом роз, и ты думаешь, лег спать?
– Догадываюсь, что нет.
– Он начал сетовать, что в доме пыли, как в крестьянской хате за печью. Прошелся