чем с избытком причин, чтобы раскаяться в том, что его убили, так как «Туарег» со временем оказался самым успешным и самым издаваемым моим романом, переведенным на самое большое число языков и доставившим мне наибольшее личное удовлетворение.
С моей точки зрения, роман является моим единственным литературным произведением, достойным внимания, и, возможно, при небольшом везении он будет востребован и после моей смерти.
Когда у писателя что-либо выходит хорошо, ему не следует анализировать причины своего триумфа, чтобы использовать ту же самую формулу в поисках нового успеха, ибо он рискует повторить самого себя, что читатель тут же замечает и отторгает. Поэтому мне никогда не приходила в голову мысль снова вернуться к теме туарегов.
Тем не менее серия неожиданных событий, которые произошли не так давно в сердце Сахары и которые своим происхождением обязаны якобы спортивным соревнованиям, привлекли мое внимание. Все еще живущий во мне дух журналиста напомнил старые и не всегда добрые времена, побудив меня к публикациям о бесчисленных случаях беззакония и своеволия, которым подвергаются самые достойные народы планеты, существование которых овеяно многими мифами.
Туареги, в среде которых я провел большую часть моего детства, явно нуждаются в том, чтобы кто-нибудь да подал свой голос в их защиту.
В память о том многом, чем я им обязан, и о том, чему они научили меня когда-то, я принял решение вновь написать о них, продолжив нить истории на том месте, где в один из дней я распрощался со своими героями.
Вот таков результат, и я должен признаться, что, завершив работу, испытал точно такое же удовлетворение, какое испытал в тот день, когда закончил самый дорогой мне роман.
Туарег 2
День, когда Гасель Сайях погиб, изрешеченный пулями личной охраны президента Абдуля эль-Кебира, вошел в историю печальным фактом. Демократии так и не удалось окончательно установиться в его стране, однако всей своей жизнью храбрый воин, ставший легендой народа Кель-Тальгимус, неоспоримым образом продемонстрировал, что имохаг, как обычно называли себя сами туареги, вооруженный лишь смекалкой, способен нанести поражение до зубов вооруженным армейским подразделениям благодаря знанию пустыни, в которой он родился и в которой прошла бо́льшая часть его жизни. Ну и, конечно, благодаря выносливости, которая у имохагов в крови.
Холодными ночами, когда жители пустыни собираются вокруг костра, чтобы выпить кофе и поведать истории о прекрасных временах, канувших в прошлое, любили поговорить о почти мистических приключениях отважного воина, который сумел защитить незыблемые устои маленького народа. Говорили и о том, что привело его к убийству человека, ради которого он столько раз рисковал жизнью и который был его наилучшим другом.
– Инша Аллах, – обычно приходили к выводу. – Аллаху видней.
Однако для значительного большинства сидевших у костра речь шла не о воле Аллаха, а о капризе судьбы или о жестоких проделках демонов песка, которые, по всей вероятности, испытывали ревность, обнаружив, что простой смертный лишил их роли главных действующих лиц в тысячах историй, передаваемых из уст в уста.
Подвиги Гаселя Сайяха вынудили пролить реки чернил и даже вдохновить кое-кого на книгу. Память о бесстрашном Охотнике делала его живым, как будто он сам сидел в кругу у костра.
Однако в день, когда мужественный имохаг был повержен силами, во сто крат его превосходящими, мнение его соплеменников разделилось на две части. Одни возненавидели его из-за выстрела в человека, который мог бы принести мир и свободу их родине. Другие продолжали восхищаться им как настоящим героем, которого удалось победить только из-за его же ошибки. Оно и понятно, ведь Охотник находился в чужом для него городе, где он так и не научился вести себя.
После его гибели в президентском дворце установилась самая коррумпированная из коррумпированных диктатур – та, против которой Гасель Сайях столь отчаянно сражался. Обиженные генералы, которые столько раз были унижены «этим грязным дикарем», издали указ, что «всякий, кто так или иначе связан с его именем или с его личностью, будет стерт с лица земли».
Вследствие этого жена и дети Охотника вынуждены были бесконечно скитаться по дюнам и каменистым равнинам. Иногда их любезно принимали у себя сочувствующие, но чаще прогоняли, будто они были прокаженными.
Трудные годы закалили характер некогда нежной Лейлы, троих ее сыновей: Гаселя, Ахамука и Сулеймана, и даже маленькой Аиши, – им пришлось провести бо́льшую часть своего детства на верхушке горба дромедара.
Туареги всегда были народом кочевым. Но для семьи погибшего Гаселя Сайяха кочевье превратилось в проклятие, ибо, как оказалось, не было никаких возможностей продержаться более трех месяцев на одном и том же месте. Чуть засидишься, кто-нибудь из бесчисленных врагов начинал строить козни.
Тем не менее им удалось прожить в относительном покое почти два года, когда они, покинув привычную среду, поселились на окраине одного многолюдного города, где легко было