.

лишь:

      «Зачем?»

      Стал лесом. Разбуженным. Недовольным.

      – …Эй, слышишь? Ты чего? – Петр Васильевич похлопал охотника по щеке. – Тебе плохо? Дима?

      Дима открыл глаза, дернулся, приложившись о стену затылком, уставился на таксидермиста. Пахло кровью и хвоей.

      – Ты отрубился. Все хорошо?

      – Нет. Нет, не хорошо…

      – Сердце? Или что болит? Я лучше врача вызову. – Петр Васильевич всматривался в бледное лицо.

      – Нет. – Дима схватил его за руку. – Давай уедем, прямо сейчас.

      «До Бреста пятнадцать минут. Там камень и сталь. Бетон и стекло. Там безопасно».

      – Хорошо, отвезу тебя в больничку, – кивнул Петр Васильевич. Тонкие стекла очков не могли скрыть беспокойство в его глазах. – Сейчас только тушу закину на лед. Потом с ней закончу. Ты пока заводи, но за руль сяду я. Сам дойдешь?

      – На твоей поедем.

      – Мою пока лучше из гаража не выводить, я там в движке собирался…

      – Надо на твоей! – отрезал Дима.

      – Почему?

      «Потому что Илай еще в машине!»

      Теперь он помнил, как по пути сюда не сводил взгляда с дороги. Ни разу не осмелился повернуть голову и посмотреть на Илая, сидящего рядом. Увидеть эти застывшие глаза и кровь из разорванного горла на обивке сиденья. Мертвого Илая, который сам добежал до машины.

      Головокружение не давало вспомнить что-то еще. Как он выторговал у леса себе время? Умолял, оправдывался?

      Или обещал?

      Лес послал с ним бывшего друга. Конвоира.

      …Любой другой мог бы принять этот звук в мастерской за работу электромотора. Любой, кто никогда не слышал, как мурчат кошки размером с добермана.

      Петр Васильевич повернулся к столу и отшатнулся. Посмотрел на Диму, снова на стол и опять на Диму.

      – Ты… ты что? – Лицо мастера разгладилось и обесцветилось, а потом приобрело какое-то совсем уж детское выражение. Ребенка не испуганного, а пока только удивленного, но готового вот-вот испугаться. – Ты ее не убил?

      «Пять миллиметров картечи чуть ниже правого уха. Один раз и наверняка – как учил отец. Конечно, я ее убил!»

      Рысь стояла на столе. Петр Васильевич не успел закончить с головой, линией хребта, хвостом и задними лапами, и шкура сидела на кошке распахнутым плащом. Открытая грудь блестела свежим мясом и белесыми прожилками жира. Серые, с зеленоватым отливом глаза смотрели на людей.

      – Извини, – сказал Дима, вставая и прикидывая расстояние до двери. – Ей нужен ты.

      И толкнул Петра Васильевича к столу. Таксидермист успел развернуться в тот момент, когда кошка прыгнула. Рысь повисла у него на плечах, вцепилась в голову.

      Петр Васильевич взвыл, и от этого крика внутри Димы разлился холод, сковал конечности. Надо было бежать к выходу, убираться из проклятого дома, но Дима лишь стоял и смотрел, как кружится по мастерской его старый приятель, стараясь скинуть с себя ожившего хищника, а тот продолжал драть задними лапами бока и спину своей жертвы. Когти все глубже утопали