обрезала волосы – здесь о деревенских женщинах говорили, что у них не волосы, а шерсть, как у мелких зверей – и немедленно испугала этим соседок. Она надела красивую одежду стражников – на стражниках была красивая и почти чистая одежда – и сандалии, хотя никогда в жизни не обувалась. Старейшина вынес ей на вытянутых руках свое сокровище – большой тонкий платок. Затем она кликнула своих мальчиков, поймала ездовую птицу с синими перьями, оставшуюся от стражника, прицепила к ней деревенскую волокушу, собрала пожитки, и птица понеслась по дороге, поднимая пыль.
Хорошо, хорошо, что она ушла, – сказала какая-то старуха, глядя на солнце из-под руки. И все, кто там был согласились с ней; очень хорошо, что она ушла.
Все помнили: даже самая малая личинка богини – это погибель. Настоящая, огненная погибель. Хуже того: это безумие.
5
Сегодня у посланника намечался свободный день.
С утра его разбудило пение труб. По улице, довольно далеко отсюда, проходила какая-то процессия, несущая флаги. Катились повозки на потешно огромных колесах. Из окна башни были видны пестрые одежды горожан, разноцветные лоскуты, блеск инструментов – надо же, здесь тоже есть медные духовые – и какого-то безумного, косматого старика, который бесновался во главе процессии, выкрикивая неразборчивое.
Таскат потер лицо ладонями, просыпаясь. И кофе нет…
В дворцовом квартале, где стояла отведенная ему башня, все ночи были беспокойны. Он понимал, что здесь, по словам предыдущего посланника, все довольно архаично. Иногда в садах, окружавших башни, раздавались странные и жуткие крики. К неосторожному прохожему тянули зеленые лапы папоротники, его пугали темными сплетениями воздушные корни. Иногда в окна, не закрытые ничем, влетали маленькие зубастые птицы, похожие на птеродактилей давней эпохи. Птиц побольше держали вместо домашних животных, и он мог бы приручить такого… Но монотонная перекличка стражи могла запросто свести с ума.
Очень хорошо. Для сходящих с ума иноземцев в чужом краю существовала специальная служба. Министерство поддерживало практику «связных», помогающую сохранить государственные тайны, не налагая на посланников обет молчания. С давних времен любому посланнику, уезжавшему на дальние земли, полагался штатный психолог.
В сущности, никто не мешал переписываться с семьей и друзьями, что иногда и бывало – но кто стал бы в здравом уме выкладывать семье все, что случилось за день? И кто стал бы рассказывать подробности работы? Так можно запросто потерять и семью, и работу.
Значит, пора написать очередное письмо. У Таската был богатый опыт общения с такими друзьями по переписке, накопленный за годы службы в дальних краях.
Этого человека Таскат еще не знал. Удастся ли сделать этого – хорошим другом, знакомым – или это опять будет запрещено? Он любил заводить новых друзей, но старался, чтобы эта особенность его характера не мешала работе. Здесь с этим как-то пока