вы не покинете этот дом немедленно. Но запомни. Судьбу своих учеников на моей земле решаю только я.
Отец Аббон развернулся и скрылся в доме, за ним последовал северянин. Когда Ратьян затащил детей внутрь, священник как раз достал из большого сундука у стены полированный серебряный диск на цепочке воронёного металла. Повинуясь жесту, рыжий почти бросил своих пленников на лавку и отошёл в сторону. После чего место перед лавкой занял отец Аббон, принялся неторопливо покачивать диском перед детьми и декламировать какой-то ритмичный мотив на незнакомом языке. Жиль почувствовал, что веки смыкаются, резко затряс головой, пытаясь отогнать дремоту, но перед глазами плыло… Мальчик так и не понял, сколько он боролся с мороком, но когда зрение восстановилось, тень от дерева на полу вроде бы не сдвинулась… Повернув голову, Жиль вздрогнул и замер: Урсюль по-прежнему сидела рядом, вот только глаза расширено и неподвижно смотрели в одну точку, казалось жизнь её покинула.
– Вот и всё, – довольно кивнул головой отец Аббон. – Не зря я сопровождал графа Раймунда-отца в поездке к неверным. И держал уши и глаза открытыми для любого знания. Очнётся к вечеру и ничего не вспомнит.
– Сопляк не поддался, – бросил Дэноэль.
– А Жиль у нас мальчик умный, тоже будет молчать. Правда, Жиль? – голос священника, по-прежнему мягкий, вдруг наполнился холодным ядом. – А иначе я вдруг подумаю, почему это отрок оказался один, возле реки, с девицей. Уж не придавались ли они греховному занятию, созерцая друг друга нагими?
Жиль в ответ судорожно сглотнул, сумел заставить себя кивнуть и выдавил невразумительный звук, означавший согласие.
– Как скажете, святой отец. Но перед тем, как мы вас покинем. Мне хотелось бы ещё раз передать просьбу его светлости.
– Нет, – устало покачал головой отец Аббон. – Дэноэль, ты спрашиваешь меня в четвёртый раз… И должен понимать, что если я отказал в первый, моя воля останется непреклонной. Не для того я распространял слух о своей кончине во время разногласий с цистерцианцами в аббатстве Фонтене.
Едва топот коней затих, старик снова превратился в привычного сельского священника, грустно улыбнулся и посмотрел на мальчика.
– Вылезай, вылезай из угла. Уехали. Эх… Думаешь, почему я отказался?
Жилю, который ещё не пришёл в себя от страха, было всё равно. Но священнику явно хотелось выговориться, и он продолжил.
– Вернуться к славе, богатству… К моим любимым соснам Лангедока. Знаешь, я ведь до сих пор по ним скучаю, среди ваших-то дубов и грабов. Вот только для этого придётся вернуться к человеку, чей отец один раз предал тех, кто приносил ему оммаж. И знать, что сын, если понадобится, поступит так же. Ладно, – старик сел на лавку, потёр поясницу, которая последнее время начала постреливать, и призывно махнул рукой. – Давай, показывай, что ты нацарапал.
Жиль робко поднял с пола свой мешок и выложил на стол большие глиняные черепки и куски коры, на которых корявым почерком было выведено: «Galia est omnis divisa in partes tres quorum unam incolunt Belgae aliam Aquitani.