шефа, которые, по мнению Трофима, говорят о его безупречной честности, и проникается страхами Полкана.
– Что-то и вправду не слишком гладко. Нет, Нику при помощи Трофимовой фуры мы, может, и отберем за милую душу, а вот наша судьба… Не говоря уж о канцелярке…
Она обреченно мотает головой.
Тетя Аля, запрокинув голову, пытается выцедить оставшиеся капли «Праздничной» из бутылки, и, отправив поллитровку в помойку, со вздохом выходит из-за холодильника, который вновь оживает со страшным грохотом.
– Нужно действовать поту… соспу… тьфу, дьявол! По-сту-па-тель-но, – выговаривает она наконец.
На недоуменные взгляды отвечает, сжав кулачки:
– Вернуть Никочку, а там уж смотреть по обстановке!
И снова все начинают говорить одновременно, перекрикивая друг друга.
Проспорив без толку еще битый час, заговорщики расходятся в полном изнеможении. Ритуся укладывается с Маней и, прижавшись к ней, немедленно начинает реветь.
– Ну все, Ритуся, все… Как-нибудь образуется… – гладит подругу по волосам Голубцова и тоже шмыгает носом.
– Ты разлюбишь меня, Мань? Перестанешь уважать? Как я могу так жить? Что творю? – причитает Рита. – И Полкан меня ненавидит. Мне кажется, он бы меня Тосиковой фурой втихаря переехал.
– Ерунда, Супин вполне ничего дядька оказался. Мне он даже немного симпатичен. Не такой уж истукан и страхолюдик, как мы думали раньше.
– Так, Голубцова, ты, часом, не влюбилась? Нет, я понимаю, что на фоне Тосика он может и приглянуться, но все же это… Полкан! Наш дубовый Полкан! – поднимает голову с подушки Рита. Слезы ее мгновенно высыхают.
– Рит, ну хватит уже! Какой там влюбилась – скажешь тоже, – вздыхает Маня. – Я после своего наркоши ни одному мужику не поверю. Не-а! Как же он виртуозно шифровался! Сборы, спецзадание и прочая лабуда. И я, представь себе, верила! А он зелье через границу гонял, гнида… И соседке – девчонке семнадцатилетней траву подбрасывал. А потом, с ума сойти, когда я все узнала и менты меня трясли, он презрительно так фыркнул: «Да ничего бы у нас стоящего все равно не получилось. Ты – человек совершенно не моей группы крови». Представляешь? Он еще гордился своей дурной кровью!
Маня в возбуждении садится, обхватив колени руками.
– Господи, да есть ли среди них нормальные? – стонет Рита. – Если добрый, как Тосик, то с прибабахом. Неглупый, как Полкан, но с морозильной камерой вместо души. Про Кашина вообще умолчу. Знаешь, меня в те годы, что я была замужем, не оставляло ощущение, что я проживаю какую-то чужую, навязанную мне жизнь. Вот, думаю, проснусь завтра – а жизнь, наконец, станет моей. Не в смысле – легкой, защищенной. Но… моей! Я буду чувствовать в ней себя хозяйкой, жить в полную силу, дышать! И понимать, что хоть что-то значу… Я, кажется, именно сейчас начала бы жить вот так, по-настоящему. Но без главного человека это невозможно. Дочки.
На глаза Риты вновь наворачиваются слезы, она судорожно сглатывает