Беглец был довольно широкоплеч, и, если бы его хорошенько кормили, из него, наверное, вырос бы хорошо сложенный мужчина, однако сейчас, когда он неуклюже поднялся на колени и стоял перед монахами точно одеревенелый, весь угловатый и нескладный – одна кожа да кости, – он был похож на огородное пугало. «Должно быть, ему лет семнадцать или восемнадцать», – подумал брат Кадфаэль. Глаза с тоскливой мольбой были устремлены на монахов, один глаз был подбит и почти совсем заплыл, но в свете свечей радужки вспыхивали яркой синевой, словно цветы барвинка.
– Сын мой, – обратился к спасенному Радульфус. Аббат говорил холодным, бесстрастным голосом, потому что по наружности ведь убийцу не распознаешь: ни лицо, ни лета ничего не подскажут. – Ты слышал, в чем тебя обвиняют люди, которые, без сомнения, хотели тебя убить. Сейчас ты отдал душу и тело под покровительство Церкви, и я, а также все, кто здесь находится, обязаны обеспечить тебе приют и заботу. И ты можешь быть уверен, что получишь и то и другое. В настоящий момент я могу тебе указать только один путь к спасению и задам тебе только один вопрос. Каков бы ни был ответ, ты все равно будешь в безопасности весь положенный срок. Это я тебе обещаю.
Несчастный, скорчившись перед аббатом на коленях, молчал и не сводил с него настороженного взгляда, как будто и в нем он подозревал своего врага.
– Что ты ответишь на их обвинение? – спросил Радульфус. – Совершил ли ты сегодня грабеж и убийство?
Сведенные судорогой губы с трудом раскрылись, и звонким, высоким детским голосом беглец испуганно сказал:
– Нет, отец аббат! Клянусь, я этого не делал!
– Встань, – приказал аббат, не выказывал ни доверия, ни осуждения. – Подойди поближе и положи ладонь на ковчежец, который стоит на алтаре. Ты знаешь, что в нем хранится? В нем покоятся мощи святого Элерия, друга и наставника святой Уинифред. Положа руку на эти святые мощи, подумай хорошенько и ответь мне снова, помня, что Бог тебя слышит: виновен ли ты в том, в чем тебя обвиняют?
Со всем жаром отчаяния, которое переполняло это хрупкое тело, юноша, ни минуты не колеблясь, убежденно ответил звонким голосом, прозвучавшим на всю церковь:
– Видит Бог, я не виновен! Я никому не сделал зла!
В напряженной тишине, храня тягостное молчание, Радульфус взвешивал его слова. Именно так и должен был ответить человек, которому нечего скрывать и нет причины бояться Божьей кары. Но в то же время точно так же мог соврать, спасая свою шкуру, безбожный проходимец, который не верит в небесное возмездие и не ведает иного страха, кроме страха перед ужасами земных страданий. Перед аббатом был трудный выбор, и он решил подождать с окончательным суждением.
– Итак, ты торжественно поклялся. Правду ты сказал или нет, согласно закону храм этот будет твоим убежищем, и ты сможешь на досуге подумать о своей душе, если в том есть необходимость.
Радульфус переглянулся с Кадфаэлем, и, оставшись вдвоем, они обсудили, что надо сделать на первый случай.
– Я