с Германией было странно слышать нападки на страну, которая сражалась на одной стороне с Российской Империей. Однако радикально настроенная интеллигенция выдавала и такие сентенции.
– Что же здесь непонятного? – удивился Иван Яковлевич, муж Лизы: – они заинтересованы в сильном союзнике.
– Именно! Франция и втянула нас в эту военную авантюру, чтобы вернуть себе Эльзас. А русский мужик заплатит за это своей кровью!
– Шура, пожалуйста! Только не сегодня! – взмолилась Гулина супруга. Разговоры о войне, где ее супруг ежедневно рисковал жизнью, разрывали ей сердце.
– А у меня есть новости, – решил спасти ситуацию Коля. – Я подал прошение на имя ректора университета о разрешении вступить в брак…
Все оторопели, но быстро пришли в себя и бросились к Николаю с поздравлениями.
– И как величать избранницу? – поинтересовался Александр Григорьевич.
– Екатерина Карловна Абрагам, – ответил Коля и засмущался.
– Хотя бы не Верочка, – захохотал Шура. Гулина супруга шутливо потрепала его по вихрам. Они с Верой Эйхе не обижались. Шутки на эту тему стали уже традиционными в семье.
– Карловна, но хотя бы не Маркс, – передразнил Сергей брата, который был большим поклонником автора «Капитала».
– Да что ты прицепился к Марксу! – Шура не собирался сдаваться. – Ты его читал?
– Кто ж не читал эту утопию?
– Просто твое сознание ограничено буржуазным воспитанием, купеческой средой, в которой ты вырос, – начал было Шура: – Коля, хоть ты ему скажи!
– Удивительно, как это ты у нас вырос свободный, как ветер, ничем не ограниченный!
– Мальчики, довольно! – потребовала Сережина супруга. – Порадовались бы лучше за брата!
Вера попала точно в цель. Сергей вдруг осознал, что в глубине души он не очень рад Колиной женитьбе. Он ведь просил брата не торопиться. Но тот не послушался. Поступил по-своему, наперекор.
– А давайте танцевать! Заводите граммофон! – Лиза добросовестно исполняла роль радушной хозяйки, стараясь как можно тщательнее скрывать свое плохое самочувствие.
Григорий Григорьевич проснулся от головной боли. Было уже довольно поздно. Рассвело. Обычно он вставал гораздо раньше, возраст давал о себе знать. В молодости Гриша мог проваляться в постели до обеда, если можно было позволить себе не ходить в лавку, а теперь нет, все как у Чацкого – «чуть свет – уж на ногах…». Но не в этот день. После вчерашнего маскарада у Степана Петровича голову словно поместили в чугунные тиски и постоянно подкручивали их, чтобы сжать сильнее. Он встал, медленно подошел к окну. За ночь резко потеплело. Снег превратился в грязную жижу. Подкатила тошнота.
Скрипнула дверь. Мерзкий звук пронзил голову Елисеева. Григорий не замечал раньше, что дверь такая визглявая.
Вошла Вера Федоровна с подносом, на котором дымился только что сваренный кофе в изящной фарфоровой чашке. Гриша поморщился.
– Мне