детектив Стебингер. Он, пообщавшись со мной, записал те крохи информации, которой я смогла поделиться. Заодно он велел моей маме, чтобы та перестала вести себя так, будто меня поймали на шпионаже в пользу Советского Союза.
– Вашу дочь попросили сохранять конфиденциальность, – сказал ей детектив. – Да, конечно, эти сведения могли быть полезными еще утром. Но она все равно не знает ни имени, ни адреса этой женщины…
– Ты все равно должна была рассказать, – зашипела на меня мама.
– Зачем ты так резко, Бренда? – упрекнула ее миссис Коэн. – Я согласна с детективом. Элис правильно поступила, не выдав тайну Карли. И правильно сделала, рассказав нам сейчас.
Детектив Стебингер повернулся к миссис Коэн:
– Скажите, а вы как-то догадывались о…
Он не закончил фразу, таким образом избавив себя от необходимости произносить вслух слово, которое в начале семидесятых трудно было выговорить любому.
Однако миссис Коэн не стала уходить от ответа:
– Да, я чувствовала, что у моей дочери лесбийские наклонности. Обсуждала ли я это с ней? В общем, нет… я признаю, что в глубине души не хотела ничего знать. Потом она стала почти все субботы и воскресенья проводить в городе. Мне говорила, что гуляет там с друзьями, и я предпочла принять это на веру. Хотя вопросов у меня было много… – Она опустила голову, охваченная волной горя. – Если бы я только не боялась посмотреть правде в глаза… если бы только сказала дочери: нам неважно, кто ты и какая ты.
Арнольд, желая успокоить миссис Коэн, положил руку ей на плечо:
– Карли всегда нам говорила, что мама у нее просто чудесная.
Миссис Коэн снова всхлипнула, а я заметила, как окаменело лицо моей собственной матери. Очевидно, ей нелегко было это слышать. Я-то понимала, что Арнольд чересчур вольно трактует истину, потому что частенько Карли жаловалась нам, что при всей ее внешней мягкости и доброте миссис Коэн, по сути, отсутствовала в жизни дочери. Меня всегда удивляла эта парадоксальная ситуация: мать моей подруги была вечно занята чем угодно, только не своей дочерью, и в то же время меня она всегда привечала как дочь, которую ей хотелось иметь. Сейчас мне стало интересно: не потому ли, что я, в отличие от ее дочери, натуралка?
– Значит, Карли ни разу не упоминала, где в городе живет ее «друг»? – спросил меня детектив Стебингер.
– Даже не намекала.
– Или чем она занималась, где работала?
Я покачала головой.
– И тебе ни разу не пришло в голову спросить ее об этом? – вступила в разговор мама.
– Здесь вопросы задаю я, мэм, – отрезал детектив Стебингер.
– Но это же очевидный вопрос, – возразила мама. – И он требует ответа.
Проигнорировав ее комментарий, я повернулась к детективу:
– Карли рассказывала мне то, что сама хотела. Я не приставала и не настаивала на подробностях. Знаю только, что ее подруга старше и, по словам Карли, очень милая.
– Тогда почему она до сих пор не объявилась? – спросила мама.
– Потому что я попросила, чтобы