спасибо, но я все равно пас.
Тогда я понял, в чем дело. Или мне показалось, что я понял. Дело было в ее внешности: в одежде, темных волосах и загорелой коже, в длинных ногтях, обточенных и заостренных, почти как когти. Еще и два шрама на лице. Она выглядела неприступной, неуязвимой. Но, может, в душе она совсем такой не была.
Может, за самыми суровыми лицами скрываются самые ранимые натуры. Внешность может отпугивать, может быть непроницаемой раковиной, защищающей нежные внутренности.
Она была робкой и замкнутой, и в чужой стихии чувствовала себя не в своей тарелке. Должно быть, дело в этом.
С учетом обстоятельств, у нее были на то основания. Мы, наверное, казались ей такими же непонятными, экзотичными и чужеродными, как нам – она с матерью и Канишем.
Она жила на корабле и спала прямо на палубе, и провела так, возможно, большую часть своей жизни. Она видела, как ее родного отца вышвырнуло за борт в разгар сильнейшей солнечной бури – так нам говорили. Она видела, как его швыряло и носило в воздухе, как лист на ветру, и видела, как он падал. Так говорят.
Может, она даже видела, как вниз за ним ринулись небесные акулы, дергая плавниками и сверкая выпученными глазами, с вечно приоткрытыми пастями, словно у них слишком много зубов, и пасть до конца не закрывается. Плавники у небесных акул широкие, совсем как крылья. Они никогда не падают – только в самом конце, когда умирают. Они могут подплыть к солнцу так близко, что температура станет невыносимой, и все равно потом подняться обратно.
Несмотря на устрашающий вид, небесные акулы большие и грациозные, грозные и в то же время прекрасные. Иногда они летят так близко к земле, что видно, как они следят за тобой своими глазками-бусинками. Если они опускаются слишком низко, люди разбегаются по домам или запасаются камнями и достают рогатины. Но до этого редко доходит. Небесные акулы не любят людей и не любят сушу. Они боятся, что окажутся на земле и не смогут снова взлететь.
Мне бы хотелось расспросить Дженин о том, что случилось с ее отцом. Но как можно спрашивать о таком? Едва ли можно взять и сказать: «Слушай, а правда, что твоего отца сдуло за борт в бурю и его заживо съели небесные акулы?»
Это было бы, что называется, нетактично.
Так что я просто продолжил уговаривать ее.
– Почему нет? Почему ты отказываешься?
– Я не люблю дома, Кристьен, – сказала она. – Извини, но в них я чувствую себя как в клетке, как в камере. Даже в классе у меня клаустрофобия.
– Но у нас большой дом. Он больше вашего корабля.
– На нем что же, и палуба есть?
– Есть балкон. Можем поесть на воздухе, если хочешь.
– Я умею пользоваться ножом и вилкой!
– Я не это имел…
– И мне не нравится, когда на меня глазеют.
– Никто не будет на тебя глазеть.
– Ты же глазеешь. Постоянно.
– Да, но это