и безопасности Севера», – чётко отрапортовал он.
Ирина так и застыла с открытым ртом.
– И Владимир Вячеславович судит? – она зло сузила глаза.
– Нет, этим распоряжается Мстислав Иванович. Но лучше бы Владимир Вячеславович… Он справедливый. Но теперь он только строит дома. Из Совета его изгнали. Для нас это очень плохо – больше изменений не будет. Но ма говорит, что иначе и быть не могло, он ведь против ветра шёл.
– У тебя очень мудрая мама…
– Знаю, – просиял Гриша, и на щеке его появилась ямочка. – Её очень многие слушают! К ней всё время кто-то приходит за советом или когда плохо. Когда Дару обидели сильно, она к ма сразу пришла.
Стремительно пролетели последние зимние дни. За плечами Ирины оказался целый северный май, впереди её ждал такой же снежный июнь. Дневник Ирины пополнялся новыми записями и быстро превращался в распухающую книжку. В нём она, благоразумно не называя своего «осведомителя», писала о «праве выбора» и «праве слова». Её возмущало то лицемерие, с каким обвинённого по доносу оправдывали благодаря закону Чернова, но тут же осуждали по другой статье. Тут сами собой напрашивались сравнения и аналогии, но Ирина, к своему изумлению, не могла их сформулировать. Для неё стало открытием то, что она совершенно ничего не знала о судебной системе Той стороны и Юга. Сейчас это казалось диким и ненормальным. Даже не знающая другого мира Рада понимала больше её! В Раду Ирина просто влюбилась, она восхищалась мудростью, силой и острым юмором этой на вид тихой и несмелой женщины.
С июнем снег стал быстро сереть и оседать. Колючая, свалявшаяся на дорогах шерсть под ослепительным солнцем быстро таяла. Владимир всё не приезжал, и свободная от его надзора Ирина продолжала исследовать территорию Чёрного плюща. Набив едой украшенный Радой мешок, она перебрасывала его через плечо и убегала из замка к Грише. Вместе они кормили и изучали в бору птиц, играли с Нуаром (так Ирина назвала самого прилипчивого щенка), катались на коньках. Даже немногословный Фёдор, набравшись храбрости, однажды составил им компанию. Забыв о своём смущении, он уверенно скользил по исполосованному озеру, набирая скорость скрестным шагом и плавно описывая круги. У него выходило так умело и красиво, что Ирина не могла удержаться от восторженных восклицаний. Когда они долетали до Фёдора, он вдруг спотыкался и останавливался. Раз она попросила его научить её бегу спиной вперёд, и он, краснея и запинаясь, попытался что-то показать и объяснить. У Ирины выходило плохо, и она громко хохотала над собой, заражая своим смехом братьев.
Но это затишье оказалось обманчивым и временным. Даже оно, как это бывает перед грозой, было пронизано напряжением. Варвара и Мстислав, словно сговорившись, донимали Ирину насмешками и странными намёками. Катерина тоже по-своему досаждала ей: в самые безоблачные минуты служанка нелепым замечанием или глупым спором легко портила ей настроение. Иногда Ирине начинало казаться, что Катерина таким способом ведёт с ней подпольную войну. Конечно, она старалась избегать ссор: молчала или отвечала коротко и вежливо. Чужие обидные слова она пропускала мимо ушей, однако исподволь