Гилберта с неизменной папкой в руках – он что-то быстро зарисовывал и мельком поглядывал на стены. Мадаленна вспомнила, что здесь находились лучшие фрески шестнадцатого века, и на одной из них, по легенде, была изображена Анна Болейн с Генрихом 8. Мистер Гилберт выглядел очень серьезным, движения его были отточенными, механическими, словно для него это была обычная работа. Она часто видела художников – Портсмут привлекал многих творцов – и все они мечтательно смотрели в закат, надолго задерживаясь взглядом и на живописных развалинах, и на парящих чайках, но не Эйдин. Он был еще более замкнутым, чем прежде, Мадаленне показалось, что ему в некой степени это даже неприятно; вспомнился разговор про искусство и его подобие, и ей захотелось уйти раньше, чем вопрос снова сорвется прежде того, чем она решит, стоит его задавать или нет. Собрать вещи и тихо спуститься по лестнице было минутным делом, но когда она уже почти прошла ряд лакированных скамеек, ее окликнули.
– Мисс Стоунбрук!
Мадаленна медленно повернулась и мысленно скрестила пальцы, чтобы на этот раз все ограничилось обычной беседой. Мистер Гилберт казался таким обычным, таким будничным и в своей шляпе, и в сумке наперевес, но, определенно, этот человек мог быть преподавателем. Мог возводить стеклянную стену вокруг себя, так, чтобы его студенты знали о своем педагоге все, а о человеке – ничего; голубые глаза могли смотреть не так приветливо, как сейчас, а холодно и требовательно, если эссе получалось плохим, и Мадаленна почувствовала, как со спины ее скрутили в узел – так внезапно ей не захотелось терять расположение этого человека, которого она так долго сторонилась.
– Мистер Гилберт. – она кивнула и сняла с головы шляпу, та все норовила упасть. – Разве вы не ушли со всеми?
– Срисовывал фрески для своих учеников. Похоже? – он протянул ей карандашный набросок, и она едва успела подавить слишком восторженный вздох; этот человек рисовал великолепно. – Достойно скульптура или ремесленника?
В его глазах показалось лукавство, а Мадаленна сурово нахмурила брови. Первый разговор у них и правда не задался, она даже полагала, что после того недоконфликта, никогда не встретит этого человека, однако судьба распорядилась иначе, и не будь она так спокойна и счастлива сегодня, обязательно бы ответила каким-нибудь припасенным ехидством. Но мысль об отце все еще ее грела, и суровость сползла, уступая место улыбке.
– Это вопрос с подвохом, я на такие обычно не отвечаю.
– Вы не ответили точно, и на том спасибо. – он легко смахнул эскизы в сумку и оглянулся. – А вы почему не ушли со всеми?
– Я часто здесь остаюсь. Тихо, спокойно, чего еще можно желать. А там наверху еще можно слышать птиц.
– Кстати говоря, – спохватился Эйдин. – Я слышал ваше пение сегодня и был поражен, у вас удивительно чистый голос.
– Благодарю.
Неожиданно хлопнула входная дверь, и фитили свечей затрепетали, отбрасывая причудливые узоры. Солнце за окном укрылось за серой осенней