Северного Лаоса.
На заседаниях правления неизменным успехом пользовались мои рассказы о том, что верхом на верблюде сильно укачивает, что чёрный носорог бегает гораздо быстрее человека (хотя по виду и не скажешь) и по какому маршруту лучше всего осмотреть древние храмы Бирмы. В глубине души они довольно давно и совершенно искренне считали меня вполне состоявшимся шизофреником, что в нынешней ситуации облегчило мне работу. Как только я сообщил коллегам, что собираюсь на два месяца бросить всё и поехать в Мали, многие из них начали с деланым сочувствием качать головой, трясти мне руку и желать счастливого пути, сочтя за лучшее не раздражать меня дополнительными вопросами типа «Что такое Мали?» и прочими в том же роде.
Пара человек, впрочем, как это выяснилось впоследствии, не расслышали тонкостей и вынесли из моего сбивчивого рассказа убеждение, что я отправляюсь не в Мали, а на Бали, прожигать жизнь на пляжах этого курортного индонезийского острова, в результате чего Смольскому пришлось пережить несколько неприятных моментов, выслушивая по этому поводу претензии моих завистливых сослуживцев. Их пыл несколько охладевал, когда им объясняли суть дела и показывали на карте мира цель моего путешествия. Но многие коллеги мне так до конца и не поверили. Они полагали, что неожиданный отпуск вызван появлением у меня молодой любовницы.
– Симпатичная? – гоготали они в ответ на мои попытки объяснить причины внезапного отъезда.
Несколько укрепило меня в моём героизме то обстоятельство, что экзальтированные секретарши в общем зале смотрели на меня увлажнённым взглядом, как будто провожали в последний путь.
Надо ли говорить, что в результате всей этой шумихи я и сам почувствовал себя настоящим первопроходцем, заняв место в одном ряду с Витусом Берингом, Пьером де Бразза, Руальдом Амундсеном и Ермаком Тимофеевичем. Тем более что к моменту моего отправления моя жена сменила тактику ближнего боя: она перестала рыдать и проклинать свою жизнь, а напустила на себя вид холодной отчуждённости, глядя поверх меня и передвигаясь по квартире с видом великомученицы.
Чтобы слегка приободрить супругу, я пообещал привезти ей сумку из кожи питона, от которой в «Инстаграме»[1]случится атомный взрыв, не говоря уже о множестве украшений различной степени ценности. И настоящую шкуру леопарда, а не ту искусственную, которую расстелили в своей прихожей Ксения и её несчастный муж. Я также поделился с ней своим твёрдым намерением купить где-нибудь большую широкополую шляпу, которая будет служить мне верой и правдой, спасая от тропических ливней, палящего солнца Сахары и злого северного ветра харматтана.
– Шляпа, – говорил я жене, – красиво оттенит моё загорелое, обветренное лицо после того, конечно, как оно должным образом загорит и обветрится. А после возвращения моя повидавшая мир подруга будет висеть в нашей квартире на почётном месте, полинявшая на солнце, с дырками от пуль и следами крокодильих зубов на полях!