отличающийся беспрерывно недовольным выражением лица. Волосы его были похожи на липкую чёрную смолу, свисающую до подбородка, нос был длинный и слегка приплюснутый, им он, почему-то, дышал громче всех присутствующих.
– Ну или мы посадим тебя на диету, – вдруг поставила на место выступившего парня Дикая, что стало для меня неожиданностью. Она что же, сейчас продемонстрировала всем, что единственная может прессовать меня? Или она была единственной прессующей всех и сразу?
– Я сама могу охотиться, – вдруг подала голос я, не понимая, зачем мне взваливать на себя какие-либо обязанности, если здесь и сейчас в мои планы входит только один пункт: свалить отсюда как можно скорее прямиком в сторону Подгорного города.
На моё высказывание шумно отозвалась Абракадабра:
– Ну да, конечно, можешь! Ага! – было ясно, что она посмеялась с моей решительности.
– А в чём, собственно, проблема? – слегка приподняла брови я, явно не понимая, что не так с моими навыками охоты, в качестве которых они все ещё даже не убедились, но с которых уже каждый из них ухмыльнулся себе в кулак.
– Ты стрелять-то хоть из лука умеешь? – вдруг обратился ко мне Дефакто.
– Из лука? Серьёзно? – мой взгляд упал на лук, лежащий в ногах у Тринидад. Это оружие хотя и выглядело здорово – аутентично – на действенное никак не походило, а на продвинутое так и подавно.
Голос вновь подал парень со слипшимися волосами:
– Вот вам и ответ. Дикая, тебе, похоже, всё же нужно усилиться, а то новенькая всерьёз объест нас, и помрём мы все с голодухи.
– Нет, Змееед, мы лучше всерьёз посадим тебя на диету за твой длинный язык, чем пожертвуем боеспособным новичком.
Боеспособным?.. Что это может означать? А этого бренчащего парня, значит, зовут Змееед.
Не отрывая взгляда от лука, лежащего в ногах Дикой, я спросила как будто у самой себя, но вслух:
– Какой сейчас год?
– Две тысячи сто десятый, – хмыкнула Дикая, отставив свою опустевшую тарелку на ящик подле себя.
– Не может быть.
– А какой год, по-твоему, сейчас должен быть? – во второй раз за вечер упершись локтями в колени, она сцепила пальцы рук.
Получив в ответ такой вопрос, я растерялась. Я не знала какой год выбрать для того, который должен, по моему мнению, быть сейчас: две тысячи сто четвёртый или уже две тысячи сто шестидесятый? Мой забегавший по сторонам взгляд, должно быть, выглядел жалко, потому как Тринидад, так и не дождавшись от меня ответа, вдруг произнесла неожиданно снисходительным тоном:
– Заснула ты, судя по записи с капсулы, из которой мы тебя вытащили, в две тысячи сто четвёртом году. Сейчас две тысячи сто десятый.
– То есть прошло всего лишь шесть лет?! Не пятьдесять шесть?!
– Ты что, должна была проснуться через целых пятьдесят шесть лет после заморозки? – Голос подал самый смазливый на мордашку парень, клички которого я всё ещё не знала. – Жёстко.
Шесть лет?! Я проспала целых… Или всего лишь… Шесть лет?!
– Не понимаю…