до такси непреодолим. Перед тем как ступить на тротуар, у нее задрожали колени, и она расплакалась. Таблетки переставали действовать, Хосефина замечала это уже несколько дней. К ней вернулась неспособность наполнить легкие, или, точнее, навязчивое внимание, уделяемое каждому вдоху. Словно бы требовалось контролировать поступление воздуха, чтобы система работала так, будто Хосефина делает себе искусственное дыхание «рот в рот», а иначе не выжить. Теперь ее вновь вгоняла в ступор малейшая перестановка в комнате, вновь приходилось включать не только лампу на тумбочке, но и телевизор, и люстру в попытках заснуть: она не выносила никакой тени. Ожидала возвращения каждого симптома, узнавая их заранее, но впервые почувствовала кое-что хуже покорности и отчаяния – она злилась на себя. Она очень устала, но не могла вернуться в постель, чтобы попытаться унять дрожь и учащенное сердцебиение, как не могла и перебраться в пижаме в кресло, чтобы поразмышлять о том, что ее ждет в будущем: психиатрическая лечебница или существование в окружении частных медсестер. Невозможно покончить жизнь самоубийством, если так боишься смерти!
Вместо этого она принялась думать о Корриентесе и Госпоже. И о том, какой была жизнь до той поездки. Она вспоминала, как бабушка сидела на корточках у кровати и плакала, молясь, чтобы прекратилась гроза, она жутко боялась молнии, грома и даже ливня. Хосефина помнила, как мать смотрела в окно, выпучив глаза, каждый раз, когда затопляло улицу, и как она вопила, что они все утонут, если вода не сойдет.
Вспомнила также, что Мариэла никогда не играла с соседскими детьми, даже когда они приходили за ней. Она обнимала своих кукол так, будто боялась, что их украдут. Еще Хосефина помнила, что отец возил мать к психиатру раз в неделю, она возвращалась полусонной и укладывалась в постель. Даже вспомнила донью Кармен, выполнявшую разные поручения и приносившую пенсию бабушке, ведь та не хотела, точнее, не могла – теперь это знала и Хосефина, – выйти из дома. Донья Кармен умерла десять лет назад, двумя годами раньше бабушки. После поездки в Корриентес она навещала ее, только чтобы выпить чаю, поскольку все заточения и ужасы миновали – для них. А вот для Хосефины они тогда только начинались.
Что произошло в городе Корриентесе? Неужели Госпожа забыла ее «исцелить»? То ли она не нуждалась в лечении, то ли просто ничего не боялась… А если вскоре Хосефина начала страдать так же, как и другие, то почему ее не отвезли к Госпоже? По какой причине не захотели к ней обратиться? Потому что они не любили Хосефину? Или Мариэла ошибалась? Хосефина начала понимать, что возмущение – путь в никуда, и если она продолжит злиться, то не сможет сесть в маршрутку дальнего следования и посетить Госпожу, а значит, никогда не выберется из заточения. Ради такой попытки стоило и умереть.
Наутро она с трудом дождалась пробуждения Мариэлы и приготовила ей кофе, чтобы сестра побыстрее пришла в себя.
– Поехали, Мариэль, я решилась.
– Куда?
Хосефина опасалась, что сестра даст задний ход, откажется от своего предложения, но та ничего не понимала лишь потому,