прошептала в ответ Элизабет. – Домой?! Нет. Домой не поеду. Я думала, мы с тобой здесь отметим. Вдвоем. Если, конечно… Ну… А ты-то не собираешься домой?
– Категорически нет, – ответил он.
За прошедшие несколько месяцев Кальвин с Элизабет успели обсудить почти всё: книги, продвижение по работе, свои устремления, вопросы веры, политику, кино, даже аллергию. Единственное исключение, причем совершенно очевидное, составляла семья. Так выходило само собой – по крайней мере, на первых порах, но, месяцами замалчивая эту тему, оба поняли, что она может и вовсе кануть в небытие.
И ведь нельзя сказать, что их не интересовали корни друг друга. У кого не возникает желания копнуть поглубже, чтобы найти в детстве близкого человека набор обычных подозреваемых: сурового родителя, вечных соперников – братьев и сестер, безумную тетку? У Элизабет с Кальвином такое желание возникало.
И со временем тема родни стала напоминать отгороженную комнату во время экскурсии по историческому особняку. Можно просунуть голову в дверь и мельком увидеть, что Кальвин вырос в каком-то определенном месте (в Массачусетсе?), что у Элизабет есть брат (а может, сестра?), но внутрь нипочем не зайдешь и домашнюю аптечку вблизи не разглядишь. Но Кальвин сам заговорил о Дне благодарения.
– Не знаю, кто меня за язык дернул, – нарушил он тягостное молчание. – Но я сообразил, что даже не знаю, откуда ты родом.
– Я-то? – встрепенулась Элизабет. – Ну… из Орегона. А ты?
– Из Айовы.
– Серьезно? – удивилась она. – Я думала, из Бостона.
– Нет, – поспешно отрезал он. – А братья у тебя есть? Или сестры?
– Один брат, – сказала она. – А у тебя?
– Никого, – ответил он безо всякого выражения.
Элизабет лежала неподвижно, стараясь уловить его тон.
– Тебе не бывало одиноко?
– Бывало, – так же скупо ответил он.
– Прости. – Она нащупала под одеялом его руку. – Твои родители не хотели больше детей?
– Трудно сказать. Обычно дети родителям таких вопросов не задают. Наверно, хотели. Да, определенно.
– Тогда почему…
– Когда мне исполнилось пять лет, они погибли. Мать была на восьмом месяце…
– Боже мой. Я так сочувствую тебе, Кальвин. – Элизабет резко села в постели. – Что произошло?
– Попали, – буднично сообщил он, – под поезд.
– Кальвин, прости меня, я же ничего не знала.
– Не переживай, – сказал он. – Много воды утекло. Я их даже не помню.
– Но…
– Теперь твоя очередь, – нетерпеливо перебил он.
– Нет, постой, постой, Кальвин: кто же тебя воспитывал?
– Тетушка. Но потом она тоже умерла.
– Что? Как?
– Мы ехали в машине, и у тетушки случился инфаркт. Машина свернула на обочину и врезалась в дерево.
– Господи…
– Считай,