собраны экспонаты едва ли не с момента основания знаменитой Бутырской тюрьмы. Имеются стенды всевозможных арестантских поделок, стенд тех вещей, которые арестанты проглатывали, чтобы оказаться на больничке. Чего только там не было: от различных гвоздей и иголок до полноценной партии доминушек, извлечённой во время операции из желудка бедняги…
Во время своих посещений знаменитого Централа я узнал, что сейчас вновь прибывших в Бутырку не стригут, и сразу вспомнил, как долго я сопротивлялся этой насильственной стрижке…
После виртуозной работы тюремного парикмахера над головами вновь прибывших, когда я попытался потребовать соблюдения «прав человека», а мне быстро напомнили, «кто я и с чем меня можно скушать», нам выдали по малюсенькому кусочку хозяйственного мыла и отправили в «баню». В кавычки я взял это слово потому, что помещение, в которое нас завели, даже с большой натяжкой назвать «баней» было нельзя. Огромная душевая с тридцатью торчащими гнутыми трубами, у подавляющего большинства которых отсутствовали душевые головки, и вода лилась сплошной струей. Причём в качестве особой шутки воду подавали то холодную, то с трудом переносимый кипяток.
Но мы ещё об этом не догадывались: по команде вертухая сняли с себя всю одежду и моментально стали похожи на братьев-близнецов. Одежду развесили в специальные металлические шкафы на колесиках, которые вкатили в небольшое помещение, называемое прожаркой. После десятиминутного издевательства, именуемого мытьем, – именно столько времени отводилось на то, чтобы более двух десятков арестантов помылись, – нас выгнали из «бани», не дав толком даже ополоснуться. Не успели привыкнуть к холодной воде и намылиться, как из трубы обрушилась горячая, под которой стоять просто невозможно, и кое-как ладошкой пытались стереть мыло.
После того как мы напялили на себя горячие одежды и обувь, нас погнали в подвал, где у зэка-кастеляна каждый получил подушку с наволочкой, матрац с матрасов-кой вместо простыней и алюминиевую кружку с веслом-совочком. Выстроив в коридоре всех вновь прибывших, дежурный ДПНСИ (дежурный помощник начальника следственного изолятора) начал вызывать нас по списку и определять, кого в какую камеру направить. Вызванные забирались соответствующими корпусными, которые прихватывали у ДПНСИ их карточки и разводили по камерам.
Как и предположил Лёва-Жид, нас с ним раскидали по разным камерам. Его вызвали первым, он ободряюще кивнул мне на прощание, и его увели с первой группой куда-то на «спецхату».
«Спецхаты» отличались от остальных тем, что в них находилось не более трёх, пяти или семи человек, что существенно улучшало не только жизнь и быт, но и психологическое состояние. Были и одиночные камеры, в которых содержались «важняки», то есть подследственные с тяжёлыми статьями, или «смертники», приговорённые к высшей мере наказания и ожидающие ответа на свои «касатки», то есть кассационные жалобы. Зачастую они содержались там по нескольку лет.
На какое-то мгновение я попытался поставить себя на место такого ожидающего. Бр-р-р, жуть! По