Алвар.
– Твоя слабость мне омерзительна! – воскликнул Хорн и с новой чередой атак налетел на командира.
Их клинки со звоном бились друг о друга, отскакивали, высекали искры из окружения и каменных стен дома, а сын убитого мятежника продолжал в парализующем ужасе дрожать у своей кровати. Он смотрел на схватку двух рыцарей и мысленно молился богам о том, чтобы победил Алвар. Но Алвар пока не побеждал: Хорн быстрым диагональным ударом рассёк его сюрко прямо на груди, и под чёрной тканью показалась повреждённая кольчуга. Рыцари Регора носили преимущественно плотную, многослойную броню, способную защитить от разных атак, но она не делала их бессмертными, и именно эсток Хорна предназначался для того, чтобы её пробивать.
Хорн вошёл в раж: он безостановочно подавлял Алвара быстрыми атаками, одной из них неглубоко уколол его в бедро, другой порезал мышцу на шее, но он стал слишком поспешным. Во время одного из выпадов Алвар поймал его клинок, снова схватил за гарду и получил возможность атаковать – но как? Он не мог преодолеть свою нерешительность в том, что был вынужден убить соратника, нарушить сразу несколько слов клятвы – и всё ради незнакомого мальчишки. Алвар сам не мог ответить себе на вопрос, почему делает это: потому что так правильно? Потому что он всегда мечтал о сыне? А что, если его сын попал бы в такую же ситуацию – выбрал бы он верность клятве вместо того, чтобы защитить свою семью? Хорн назвал его бесхребетным, но, может, всё ровно наоборот, и бесхребетность – это слепое следование приказам, а заодно ещё интерпретация их смысла в угодной себе манере? Секунда сомнений растянулась на вечность, но Алвар принял решение: он не стал делать очередной выпад, а вместо этого нанёс рубящий удар прямо по рукам Хорна, крепко сжимавшим эсток. Силы Алвара хватало на то, чтобы использовать двуручный меч даже одной рукой, пусть даже не столь ловко. Хорн не успел отпустить рукоять, широкое лезвие рассекло тонкую броню на его запястьях, отрубило ему левую кисть и глубоко прорезало правую. Покалеченный рыцарь откинулся назад и упал на пол. Шлем слетел с него, а комнату стала заливать кровь.
– Паскуда… – зашипел Хорн и вдруг повернулся к лестнице. – Лайнен! Севинд!
Алвар понял, что пути назад больше нет. Отдавать себя на растерзание рыцарям он не собирался, но питал надежду, что Лайнен и Севинд окажутся более понимающими и человечными. Хорн из последних сил взял свой эсток одной рукой, поднялся и яростно заорал. Из его обрубленного запястья лилась кровь, в глазах горел гнев, но единственная уцелевшая рука уже плохо слушалась.
– Предатель! – выкрикнул он и бросился на Алвара в последний раз.
Он бежал на него, как на заклятого врага, будто прежде их не объединяли десятилетия знакомства, совместных походов, тренировок и подвигов. Алвар с тяжёлой грустью принимал необходимость убивать этого человека, пусть даже он не был его близким другом, постоянно язвил и подначивал, но он был таким же рыцарем, верным той же самой клятве. Поступить правильно или поступить по-человечески – одна из неразрешимых