факт в Италии. А я даже не знаю, что такое калабриец – для меня это звучит похоже на ядозуба. Но я всего этого не сказал. Я попросил, чтобы он продолжал, и Сандор сказал:
– Пока хватит. Продолжение следует.
– Ты бы записывал свои истории, – сказал я. – Из тебя, Сандор, мог бы получиться писатель.
Его лицо вдруг стало грустным, и он покачал головой: – У меня нет дара своеобразия. – А потом он сказал нечто лестное, нечто такое, что пробудило во мне желание прижаться к нему, чего я, естественно, сделать не мог. – Жаль, что у меня нет твоего воображения, малыш Джо.
Но он иногда все же что-то пишет. Он пишет письма. У него очень красивый почерк; линии, направленные вверх, он выводит тонко, а вниз – с нажимом, и буквы у него заостренные и очень ровные. Сандор послал меня купить бумагу и конверты, но был не очень доволен тем, что я принес. Написанное письмо он отправил сам, а потом пошел в библиотеку. В библиотеке Сандор пробыл долго-долго, он сам мне так сказал, хотя не признался, зачем туда ходил.
Мы никогда не получали писем. Это не совсем правда, потому что иногда, не очень часто, Сандор получал письмо от матери. Она живет в Норидже. Когда от нее приходит письмо, он открывает его не сразу, и его лицо становится пустым, когда он его читает.
– Я, малыш Джо, человек на довольствии, – однажды сказал он, прочитав очередное письмо матери. – Знаешь, что это такое? – Тогда я не знал. – Это человек, которому семья платит за то, чтобы он держался подальше от дома. Как ты думаешь, твои согласились бы платить тебе, чтобы ты не возвращался? Стоит попробовать.
– У них нет денег, – сказал я, но мой ответ не означал, что они отказались бы платить, если бы деньги были. Если б можно было получить грант, чтобы превратить своего сына в человека на довольствии, они бы первыми заполнили заявление.
Кроме писем от матери Сандора, больше никакой корреспонденции мы не получали. Слышали, как приносят почту, но не утруждали себя тем, чтобы специально спуститься за ней вниз, и забирали по пути. Однако после того, как Сандор написал первое письмо, он стал следить за тем, когда приносят почту. Вряд ли он ждал ответа, хотя я могу и ошибаться. Потом, в течение длительного срока, он написал еще несколько писем и только в марте сказал, что собирается переезжать. Не «мы», а «он».
– В Восточную Англию, чтобы быть поближе.
Я спросил его, поближе к чему. Сандор не любит, когда его о чем-то расспрашивают; он разрешает задавать вопросы только, как он говорит, на академичные темы. И еще – когда он, рассказывая историю, делает паузу и слегка приподнимает брови. Он не любит, когда его просят объяснить, что он сказал, но при этом сам, кажется, провоцирует на вопросы. Тогда он мне не ответил.
– Мне нужна машина. Где мне взять машину?
– Можешь купить ее или украсть, – сказал я.
– Или одолжить. – Сандор пристально смотрел на меня, и в его глазах