…
…я сразу вспоминаю детство, лет пятнадцать назад. Я ложился спать в послеполуденные часы и всегда, поворачиваясь к стене, изучал эти светлые, коричневые разводы на дереве, изучал длинные разводы-волны, невольно, неразрывно, а в них – другие волны, потоньше, плавно заворачиваются в мелкие узелки и побольше, и странные, замысловатые рисунки, и темно-коричневые срезы сучков…
Это изъяны дерева? Иногда окружности маленького среза от сучка будто даже обуглены…
Но они так подходят, дополняют все разводы и рисунки, дополняют… великое разнообразие узловатых фигур и линий, подобных друг другу, и плывешь, плывешь по ним зрением – плыть, плыть, безотчетно, по реям, бескрайние отражения золота.
Это – чудесный мир подобий.
Наверное, я уже погрузился в сон? Нет, я только лежу на кровати, в этой старой комнате. Закат отражается на шторе большим прямоугольником, во всю ширь окна. Четким, правильным, замершим.
Я один, мать пока не вернулась с улицы – скоро вернется…
…я только лежу, повернулся к стене, изучаю бесконечные реи, естественные разводы на дереве, странные, путешествую взглядом по волнам, узлам, путешествую, переходящим линиям, длинным.
Боже, на самом деле, эти натуральные рисунки дерева такие сложные – их так сложно описать. Вот наслаиваются стеки, как воск, как мантии-ткани одна на другой. А в центре – «плямба сургуча». Вот почти что ромб, похож на покатую скорлупку, под ним – сучок, как индейская маска, только чуть деформированная. Или это медальон?.. Потерялся в лепестках тюльпана. И в центре о дного – человек в плаще. Клонится к медальону, который больше него. И этот момент навсегда остановился.
На другой рее – блестящие чешуйки-латы, и дерево неровно. Раньше я боялся даже докоснуться до них – посадить себе заусеницу.
А вот круги друг в друге, как дорожки велотрека, только очень маленького…
Кажется, я изведал весь этот мир деревянных ячеек, когда был ребенком; я знаю все его закоулки, витиеватости, знаю… но забываю каждый рисунок, чуть только отворачиваюсь. Когда я был ребенком… да и сейчас – я невольно строил ассоциации, всегда подгоняя под них то, что вижу. Круги в этом мире слегка неправильные… почти что велотрек, почти что медальон.
И именно поэтому все такое закатное и счастливое.
…И ведь я, в то же время, хорошо знаю три рисунка. Вот они, справа, перед самым лицом, когда смотрю с подушки. Еж с дуплом в боку, профиль китайского мудреца со шлемом, переходящим в длинные одеяния, и голова Франца Шуберта. Помню, в десять лет я увидел портрет Шуберта, а потом этот «рисунок» на рее… разве так уж похож? Волнистая «шевелюра» гораздо меньших размеров, сплюснутая, а ее низ торчит из-за затылка совсем маленьким краешком. Одна половинка пенсне на носу меньше другой, а губы – такой забавный меленький кораблик. Разве это Франц Шуберт? Но каждый раз, когда я смотрю… я всегда невольно думаю о Шуберте, и тут уж ничего не сделаешь. Как у меня раньше возникала эта аналогия.
Три рисунка друг под другом, по реям вагонки сверху вниз. И помню, как мой двоюродный брат говорил, говорил: в этом порядке – еж, китайский мудрец, Шуберт – тебе и приснятся. Будешь засыпать и погрузишься, постепенно, погрузишься в глубины, в глубины от верхней реи к нижней. Еж с дуплом в боку и вниз, вниз, к мудрецу и будешь купаться в его одеяниях-шлеме, купаться. Потом плавно, плавно, еще ниже – и там уже ждет Франц Шуберт.
(Именно такой, как на рее? Но каким я буду представлять его во сне – настоящим?)
Да, так говорил Игорь, мой брат, а я его спрашиваю – но почему? А он отвечает: «потому что вагонка с коричневыми, золотыми разводами похожа на схему глубин сна в учебнике по биологии. Помнишь, Леш? Линованные желтые полосы – в моем учебнике, я тебе показывал».
И я вспомнил, да: действительно ведь похоже, правда. Я как-то зашел к Игорю домой и увидел у него этот учебник… как сознание погружается в отдых, в странствия, погружается, внизу страницы была схема – линованные полосы-уровни, горизонтальные, как реи вагонки, от верхней вниз, вниз спускались пологие оранжевые волны, плавные, как разводы на вагонке, плавные, набиравшие коричневый цвет на самой глубине, в самом нижнем уровне… Это самый глубокий сон – в два, в три часа ночи – там мне и должен присниться Франц Шуберт…
Эти стены комнаты – мир из всех оттенков коричневого и золотого.
Мы лежали на кроватях, переговаривались с братом, засыпая…
…теперь-то он редко приезжает сюда на дачу…
Я сейчас лежу и вспомнил наш давнишний разговор, его выдумку… Прошло уже много лет. Отчетливо вспомнил…
Только что я ему ответил тогда? Может, я уже спал?
– Леш, ты чего делаешь? Спишь? – окликает меня мать…
Глава 2
– Нет, – отвечаю я.
Я лежу затылком к двери и изучаю вагонку… теперь поворачиваюсь назад и вижу, что мать пришла с огорода. Я и не слышал, как она входила в дом.
– Ужинать будем? – спрашивает.
– Давай.
А после ужина,